— Стёпа, — укоризненно произнёс Лыков. — Слово «фекалии» ты не знаешь, а вот слово «рентабельность» произнёс без запинки. Ты тоже предприниматель?
— Арсений Иванович поручил мне некоторые деловые операции общины, — без всякого самодовольства пояснил Горсткин. — Ну, такие, знаешь…
— Полузаконные.
— Да. И четвертьзаконные тоже.
— Ясно. Валяй дальше. В самом производстве удобрения ничего преступного ведь не содержится?
— Не содержится. Ежели не считать того, что завод записан на Кириака Душкина, дважды уже оставленного судом в сильном подозрении.
— Ну, у церковнослужителей не приветствуется служение ещё и Мамоне; поэтому Быков и прикрывается.
— Ты этим объясняешь? Ну, тогда добавим ещё. Про «чай с Рогожских плантаций» слышал?
— Слышал. Скупают по трактирам спитой чай, по пятидесяти копеек за фунт, потом подкрашивают и продают заново. Так это же ваш грех, общинный!
— Был наш. Сейчас его полностью прибрал к рукам отец Николай, и придал делу невиданный ранее размах. Скупка спитого чая составляет теперь лишь малую его долю. Два уезда собирают для Быкова копорский чай. Специальный человек шлёт из Тифлиса сотни пудов листьев кавказской брусники. Всё это перемешивается в подпольном заводе, который Быков создал в Даниловке. Добавляются листья осины, ясеня, рябины и бузины. Для получения должного цвета смесь окрашивается берлинской лазурью, мышьяковистой медью, графитом, лакмусом и свинцом. Для аромата добавляют пахучие цветы, для вяжущего вкуса — дубильные вещества, а для скручивания листьев — крахмальный клейстер. Потом всё это в подсушенном виде фасуется и продаётся в те же второразрядные трактиры. Как тебе промысел?
— Ну, нарушение Торгового устава налицо. Производство и сбыт товаров без патента. Штраф пятьдесят рублей.
— Ты полагаешь, потребление чая со свинцом, мышьяковистой медью и дубильными веществами безопасно для человека?
— Да, — согласился Лыков, — это уже свинство. За такое и посадить не жалко. Твой отец Николай — преступник. Но мне нужен выход на уголовную верхушку, а не на второразрядные трактиры.
— Не торопись. Я не запросто так назвал Быкова даниловским «иваном». Он действительно «иван», поскольку командует над преступным элементом всей слободы. На двух его заводах — чайном и пудретном — числится до 80 лихих людей, забирох и мокрушников. Именно числится; работают вместо них спившаяся голытьба и «спиридоны». А эти бандитствуют по ночам от Замоскворечья до Семёновской заставы, а днём спокойно сидят у Душкина. Потому: все с паспортами и прописанные. Облава приходит, так они даже не прячутся!
— Вот это другое дело, тут уже уголовка. Но ты уверен, Степан, в своих сведениях? Как-то в голове плохо укладывается: православный священник, благочинный — и «иван». Может, у него и кличка есть?
— Как же, имеется. Казистый.
— Почему Казистый?
— Увидишь его — поймешь. Наружность — бабам такие нравятся.
— Отец Николай именно руководит даниловскими головорезами? Не притонодержатель, не скупщик краденого, а именно главарь банды забирох?
— Самый настоящий главарь! Организует их операции, вооружает, укрывает, платит жалование. Карает и милует. Полсотни «утюгов» — прямые его подчинённые, а есть ещё и непрямые. Ведь обитатели каменоломен весьма зависимы от снабжения. Если полиция устроит, к примеру, осаду катакомб, то уже через две недели те опустеют. Жрать станет нечего, и громилы разбегутся. Схватить их, конечно, не удастся — там множество выходов, все не перекроешь; но прописку жиганам придётся сменить. Так вот, именно Быков снабжает каменоломни необходимым. И эти самые чумовые в Москве люди вынуждены с ним ладить. Не подчиняться — там никому не подчиняются, но ладить. Кроме снабжения, отец Николай занимается ещё и сбытом их ночной добычи. На которой кровь… Как все маклаки, хорошо на этом наживается. Он вообще сейчас очень богатый человек: два доходных дома в Москве, пакгаузы в Нагатине, банковские акции… Навалил полную зобню! Всё, разумеется, записано на чужие имена.
— Да… — сокрушённо пробормотал Алексей. — И это православный священник.
— Благочинный! Глядит лисой, а пахнет волком. Он, когда ездит по приходам, требует, чтобы ему от коляски до храма расстилали ковровую дорожку. Как тебе? А ещё земельные спекуляции, поборы с церковных общин, ростовщичество.
— Тьфу, гадость! Расскажу всё это Павлу Афанасьевичу. Он лично знаком с обер-прокурором Синода Победоносцевым и пользуется его уважением. Авось тот осерчает да прихлопнет вашего отца Николая. А ты бы помог Эффенбаху с уликами.
— Не очень верится, но помогу, чем сумею. А сейчас что от меня требуется?
— Свести меня с Быковым.
— Это можно. У меня встреча с ним завтра вечером, по поручению Арсения Ивановича. У них есть общие дела.
— Даже и не сомневался. Те самые, четвертьзаконные. Да, Стёп?
— Что смеёшься, дурачок? Тебе это на пользу. Отец Николай заинтересован в Рогоже и от встречи не откажется. И честно выполнит просьбу поискать, если поверит в твою историю.
— До сих пор все верили.
— Быков очень хитрый. Он сначала наведёт справку.
— А и пусть наводит. Придёт к тем же Верлиоке и Афанасьеву. Главное, чтобы батюшка на самом деле перерыл каменоломни.
— Если попросит Морозов — перероет! Кстати, Арсений Иванович о тебе вчера вспоминал. Ты обещал ему разобраться со смертью Крестовникова — и пропал на неделю.
— Да, прости. Я выяснил всё в тот же день, но некогда было заехать. История оказалась нехорошая…
И сыщик разъяснил Горсткину загадочное поведение полиции и родственников покойного.
— Так что, передай Морозову, что полиция здесь не при чём; покойный заплатил за свои грешки. Нечего было властям кукиш в кармане показывать… Еще скажи, что дело о несчастном случае уже перелицовано в дело об убийстве и ограблении Крестовникова. И что я иду в Даниловские каменоломни за убийцами его, Морозова, товарища.
Степан отнёсся к услышанному очень серьёзно.
— Ловко. Для Арсения Ивановича, поверь, это камень с плеч. Он до сих пор из-за той истории в ссоре с обер-полицмейстером. А это весьма вредно для наших дел. Я посоветую ему поехать к Козлову и помириться.
— Пусть смело ссылается на мои слова. Теперь нам ясно, что была подтасовка с запиской якобы от террористов. Убийцы известны. Мы схватим их во исполнение монаршего распоряжения, и они ответят по совокупности.
— С такой новостью я заставлю Арсения Иваныча написать Быкову про тебя собственноручную записку! Благочинный тогда расстарается вовсю…
— Поражаешься идиллии, что царит между миллионщиком Морозовым и даниловским «иваном» Быковым!
— Ты, Лёха, не поражайся, а пользуйся. Приходи послезавтра к утру; расскажу, что получилось.
