Рупейто с подозрением уставился на отца Николая:
— И куда же нас приведёт ваше ответвление? В стан Ваньки Чуркина? Решили хапнуть всё содержимое моей портфели?
— У Ваньки хапнешь, — усмехнулся благочинный. — Скажет, что там было пять рублей… Не бойтесь, Дубяго. Вы выберетесь наружу в полуверсте от того места, где вошли. Там не будет ни громил, ни полиции. А чтобы развеять ваши подозрения, через десять минут сюда явится один видный обитатель каменоломен. Бандит по кличке Кабысдох. Он уже третий год, как проживает под землёй и знает здесь каждую пядь. Кабысдох отведёт вас в Ивановскую пещеру, вы её всю обойдёте и изучите. С факелами в руках. И петлю, и боковой проход в безопасное место. Определите, где именно заложить патрон, сколько вы успеете пробежать за две минуты — словом, подготовитесь. Лыкова надо бить наверняка!
Глава 26
Тем временем в Петербурге
Благово дочитал рапорт Лыкова до конца и не мешкая пошёл к фон-Плеве.
— Владимир Константинович, вы показывали кому-нибудь донесение Лыкова, которое он подал перед отъездом в Москву?
— Да.
— Кому же?
— Тайному советнику Римеру.
— Но зачем, Владимир Константинович?
— Согласно личного распоряжения министра, переданного мне в телефон.
Благово стукнул себя кулаком по колену и отвернулся, с трудом сдерживая раздражение.
— Что случилось, Павел Афанасьевич?
— Вы помните, может быть, что там упоминается единственная зацепка для поисков, московская любовница Самотейкина?
— Да, помню; Манька-Контузия. Лыков её нашёл?
— Нашёл. Мёртвую.
Плеве осёкся.
— Как это случилось?
— Её задушили за несколько часов до его прихода. Дворник дал точное описание колбасника…
— Т-а-а-к… В совпадение вы, конечно, не верите?
— В последнем своём рапорте Лыков сообщил: он обнаружил обоих убийц в Хапиловке. Случайно была вслух произнесена его фамилия, и это помешало задержанию: Рупейто с Мишкой смогли убежать. Откуда-то они знали и его фамилию! Какие уж тут совпадения…
Плеве вскочил со стула и принялся ходить по комнате. Наконец он взял себя в руки, сел напротив своего вице-директора и сказал, глядя ему прямо в глаза:
— Есть только одно объяснение этому. Ведь так?
— Так. Здесь измена, и изменник — Ример.
— Но что я мог сделать, Павел Афанасьевич? Приказ его сиятельства. Оказалось ещё, что Ример, как дворянин, приписан к лейб-губернии.
[120]
С ним теперь никак не совладать.
— А если выйти к графу с отношением?
— Бесполезно. Доклад Лыкова был сдан через мою приёмную. Мы же с вами и окажемся виноваты — граф скажет, что утечка произошла оттуда.
Полицейские помолчали, потом Плеве спросил, отводя глаза:
— Как он там?
— Ходит по притонам. Сдружился с парочкой московских «иванов», которые давно в розыске. Полагаю, Эффенбах, читая лыковские рапорты, только слюни вытирает… В Хапиловке — это такая пригородная уголовная слобода — Алексей налетел на Рупейто с Мишкой. Вышло столкновение, сначала в трактире, потом на улице. Колбасник, действительно, страшно силён. Даже Лыков не справился, но только потому, что был один, а их двое. Получил касательное огнестрельное ранение. Мне бы туда, в Москву, а?
— Как у вас дело о конногвардейцах?
— Послезавтра передаю прокурору.
— Сразу и выезжайте, как передадите. Раньше нельзя.
На этом беседа закончилась. Благово вернулся к себе недовольный. Он опасался за Лыкова и считал, что его место сейчас в Москве. Но убийства в Конногвардейском полку расследовались им также по августейшему распоряжению. Государь торопил министра с передачей дела в суд, и граф сообщил вчера об этом Плеве. Придётся пока задержаться в столице.
Размышление Благово прервал курьер:
— Ваше высокородие! Там в вестибюле человек к вам просится. Назвался графом Шторре. Прикажете пустить?
— Граф Шторре? Да, пусть заходит. Чего это я Автондилу понадобился?
Автондил Папа-Фёдоров, известный в обеих столицах карточный шулер, обыгрывал простаков на Нижегородской ярмарке, прикрываясь графским титулом. Благово дважды приходилось его арестовывать. Элегантный, весёлый грек, очень артистичный, он вызывал у сыщика симпатию. По правде сказать, и вся ярмарка любила «графа Шторре». Когда тот бывал при деньгах, то устраивал грандиозные попойки, с неимоверной щедростью делясь с окружающими своим капиталом. Особенно много перепадало смазливым каскадным певицам. Они даже сочинили про своего любимца песню и распевали её со сцены. Там были такие слова:
«Эти глазки, эти усики
Ах! с ума меня свели!»
Папа-Фёдоров таял при этих словах и лез за бумажником… Если же он оказывался на мели, то купеческая молодёжь охотно кормила и поила его на свой счёт до появления очередного «карася» (так шулеры называют намеченную для обыгрыша жертву). Из-за песни Автондил и получил кличку — Усики. Вот уже три года, как Благово переехал в столицу и потерял шулера из виду.
Вошёл Папа-Фёдоров, как всегда, элегантный, но непривычно серьёзный.
— Здравствуйте, Павел Афанасьевич!
— Проходи, Усики. Садись, рассказывай, что случилось. Тебя обыграли в карты?
— Хуже. Вы не поверите, Павел Афанасьевич, но я только что получил заказ. На ваше убийство!
— Что?!
— Ей богу! Час назад в «Доменике», в отдельном кабинете, у меня состоялась встреча с двумя солидными господами. Один назвался сенатором Шульцем; он и вёл весь разговор. Второй не представился и по большей части молчал.
— Невысокого роста, бритый и очень высокомерный?
— Точно так.
— Это был тайный советник Ример. Синоним шкворня ему в антоним горла! И о чём был разговор?
— Шульц сказал, что получил на меня рекомендации. Как на человека, способного выполнить любую работу… Вскоре выяснилось, что им требуется наёмный убийца, чтобы устранить статского советника Благово.
— Усики! Но ведь ты же шулер, а не мокрушник. За версту видать. Как эти люди могли так обмишуриться?
— Шульц сказал, что меня им порекомендовал Виноградов.
— Виноградов? Не понимаю!
— А я понимаю. Его, как знатока столичного «дна», заставили искать исполнителя. И Виноградов назвал меня, зная, что я тот час же приду к вам. Он хотел вас предупредить.
