Клейн заволновался:
— Я хотел бы поговорить об убитом.
— Слушаю.
— Вы знаете, кто его… как произошло убийство?
— Я не могу раскрывать конкретные обстоятельства расследуемого дела.
— Я помог в установлении личности покойного и рассказал о том, о чем мне не следовало говорить, — напомнил Клейн.
— Я уже поблагодарил. Что-то еще?
— Убийцы, есть о них какая-нибудь новая информация?
Я помотал головой:
— Следственная информация. Еще что-то?
Клейн понял:
— Нет.
Мы молча доехали до шоссе, где Симолин сказал:
— Кто-то обо всем стучит в СУПО.
— Это правда.
— Но невозможно сообщать то, чего не знаешь.
Я посмотрел на Симолина. Он сжимал в пальцах белый листок.
— Квитанция за парковку. Была в кармане убитого.
Настроение мое улучшилось. Если повезет, из парковочной квитанции можно выжать массу информации.
Когда мы подъезжали к Хельсинки, Симолин позвонил в службу парковок. Мы узнали, что квитанция — из автомата на улице Ауроранкату в районе Тёёлё.
— Съездим посмотреть, — сказал я. — Но сначала сделаем еще одно дело.
Глава 12
Я предпочел бы не встречаться с Йозефом Мейером. Он считал меня главным виновником того, что расстроилась наша свадьба с Кармелой и его дочь уехала в Израиль. Мейер с самого начала наших отношений с Кармелой относился ко мне с прохладцей. Возможно, причина была во мне. Я явно не стал бы его любимым зятем. Мой дядя считал, что причина этой сдержанности заключалась в том, что еще раньше ему пришлось отказать Мейеру в ссуде, когда тот собрался расширить свой бизнес.
Когда-то Мейер был одним из самых успешных торговцев пушниной в Хельсинки, но время его прошло уже многие годы назад. Магазин своей мрачностью и старомодностью походил на похоронное бюро. Все начало разваливаться после смерти супруги Мейера и отъезда дочери в Израиль. Рентабельности бизнесу не прибавляло и то обстоятельство, что как защитники животных, так и неонацисты избрали своей мишенью витрину магазина.
Меха, которыми торговал Мейер, были столь же старомодны, как и манекены в витрине, и в магазин теперь заходила разве что пожилая публика. С Мейером произошло то же, что и с моей мамой. Когда она заканчивала работать в своей парикмахерской в семидесятых годах, в окне рекламировались прически, бывшие в моде в пятидесятых. Одну модель с жирными волосами представлял вылитый Джеймс Дин,
[21]
а другая была похожа на Мэрилин Монро.
В магазине не было ни одного покупателя. Все считали, что фирма давно умерла, и Мейер с этим смирился. Для Мейера магазин служил своего рода убежищем, где сохранилось то время, когда он был счастливее, чем теперь. Поэтому он не хотел, да уже и не в силах был ничего менять. Мейер предпочитал тонуть вместе со своим кораблем и воспоминаниями.
По дороге в Хельсинки я рассказал Симолину о том, что связывало нас с Мейером. Он слушал с интересом и задал несколько осторожных вопросов о моих отношениях с Кармелой Мейер. Симолин, похоже, считал, что общение между молодыми евреями происходит гораздо экзотичнее, чем у других людей.
Я не успел сделать и полшага, прежде чем начал чихать. Совсем забыл про свою аллергию. Я знал, что для меня будут пыткой даже несколько минут в магазине пушнины.
Мейер, одетый во все черное, вышел из своей комнатки позади торгового зала так тихо, что застал нас врасплох. Он сразу узнал меня:
— Кафка. Вы ли это?
После того как я расстался с его дочерью, он стал называть меня на «вы». Вообще-то так было проще, привычная близость создавала ощущение неловкости.
Я снова чихнул и почувствовал, что у меня потекло из носа. К счастью, в кармане нашлось несколько бумажных носовых платков. Я сразу объяснил, по какому мы делу. Мне хотелось как можно скорее убраться отсюда.
— Да, это так. Бен Вейсс приезжал сюда позавчера обсудить наше сотрудничество.
— Какое именно сотрудничество вы обсуждали?
— Он предложил мне выступить закупщиком на следующем пушном аукционе. Это произойдет в начале года.
— Почему?
— Потому что я хорошо знаю местный рынок и продавцов и поскольку Финляндия входит в число ведущих экспортеров пушнины в мире. Он не знал тут никого, поэтому раньше пользовался услугами немецких посредников.
— А он говорил, почему выбрал в компаньоны именно вас?
— По-моему, кто-то ему меня рекомендовал.
— И о чем вы договорились? — спросил Симолин.
Мейер взглянул на него, но отвечать повернулся ко мне.
— Я пообещал ему выяснить возможности сотрудничества, но предупредил, что потихоньку сворачиваю дело, поскольку мне не на кого его оставить.
Говоря это, Мейер посмотрел на меня осуждающе.
— Почему вы интересуетесь Вейссом?
— Он погиб.
Произнося это, я смотрел на Мейера. Он не выглядел удивленным, хотя и выпалил подряд три вопроса:
— Погиб? Вейсс погиб? Как?
— Его убили.
— Когда?
— Вчера. Вы не знаете, кто бы это мог быть и по какой причине?
— Нет, это какая-то ошибка, если не…
— Что «если не»?
— Он дал понять, что у него при себе крупная сумма. Сказал, что если мы договоримся, то он откроет здесь счет.
Мейер был плохим актером, не дотягивал даже до уровня кружка театральной самодеятельности. Он просто повторял ранее заученное.
— Вы с ним как-то связывались после его визита?
Из носа у меня текло ручьем, глаза чесались. Мне было трудно сосредоточиться. Это давало Мейеру преимущество.
— Нет. Он обещал еще вернуться к этому вопросу до отъезда.
Над кассой я заметил камеру наблюдения.
Я показал на нее:
— Мы хотели бы получить запись с этой камеры.
— Она неисправна, — сказал Мейер и принялся перебирать лисьи шкуры, висевшие на стойке.
— Как он связывался с вами — по телефону или у вас была переписка?
Мейер насторожился и на мгновение задумался.
— Перед тем как приехать, он позвонил из Иерусалима.
— Откуда он узнал ваш номер телефона?
— Думаю, что от кого-то из моих знакомых, живущих в Израиле. Я не спросил, от кого именно.
— Ну разумеется, нет, — пробурчал я. — Нет ли у вас еще каких-то соображений?
