Симолин пересчитал деньги:
— Тысяча долларов.
— Надо вызвать служебную собаку для поиска наркотиков?
— Сначала наведаемся в подвал.
В подвале пахло заплесневевшим бельем и нафталином. Мы нашли нужную секцию, но она была пуста, и на двери даже не висело замка.
Мы вернулись в коридор. Я заметил выкрашенную в серый цвет дверь на другой стороне. За ней находился коридор метров десяти длиной, по обеим сторонам которого располагались пронумерованные двери.
Я нашел пятую, это был номер квартиры Хамида.
Вставил ключ в замок и повернул.
На полу стояла длинная, нейлоновая спортивная сумка. Я расстегнул молнию. Моим глазам открылось с полдюжины завернутых в коричневую промасленную бумагу плиток размером чуть больше сигаретной пачки. Прошла минута прежде, чем я понял, что это.
В свою очередь, темно-зеленую металлическую трубку распознать не составило труда. Это был одноразовый ручной гранатомет. Плитки, завернутые в бумагу, представляли собой пластит. Рядом с ними находились блестящий черный автомат, несколько магазинов, с десяток электродетонаторов и устройство, похожее на часовой механизм.
— Хочешь мира — готовься к войне, — пробормотал Симолин. — Похоже, этот парень планировал небольшую войнушку.
В сумке также оказался карманный ежедневник на английском языке. Я забрал его и запер за нами дверь. Мы вернулись в квартиру к Хамиду, откуда позвонили в саперное подразделение полиции. Я не думал, что взрывчатка представляет собой какую-то опасность, но мне не хотелось везти в Пасилу на нашей машине готовый к использованию гранатомет и мощную бомбу.
В ожидании подкрепления я принялся перелистывать ежедневник. Симолин с любопытством смотрел у меня из-за плеча.
Ежедневник использовался для того, чтобы отмечать встречи, телефонные звонки и прочие текущие дела. Я нашел день, когда Хамид и Харьюмаа заключили договор. Место и время встречи были записаны печатными буквами. В ежедневнике имелись записи и на арабском языке.
Когда я перелистывал календарь, из него выпала сложенная вчетверо бумажка. Симолин поднял ее, мгновение рассматривал, тихо присвистнул и протянул мне.
На листке шариковой ручкой был нарисован план. Место я легко узнал — улицы Лапинлахденринне, Малминринне и Малминкату.
Местонахождение синагоги было обведено.
Я снова открыл ежедневник и нашел третье октября.
Здесь была нацарапана небольшая звезда Давида.
Министр иностранных дел Израиля предполагал посетить синагогу третьего октября.
Глава 15
Количество товара, выставленного в витрине комиссионного магазина, могло натолкнуть на мысль, что целью всей жизни его владельца является коллекционирование старых вещей, а не торговля ими. Мы со Стенман вошли и представились.
— От вас поступила информация относительно убийства в Кераве, — сказала Стенман.
— Как вы сказали? Кафка?
Я знал, какой вопрос будет следующим.
— Нет, Кафка, который держал антикварную лавку на улице Пурсимиехенкату, мне не родственник.
— Нет?
Мужчина средних лет с редкими усиками пытался как-то расставить товар, грудой сложенный на прилавке. У него, по-видимому, была исключительная зрительная память или подробные записи. Вещей тут находилось больше, чем могла бы произвести за неделю пара заводов. Стенман поднесла к лицу продавца фотографию Бена Вейсса:
— Этого человека вы видели позавчера около двух часов?
— Похоже, сегодня славный солнечный осенний денек, — сказал мужчина, посмотрев на улицу через пыльное окно, взял фотокарточку и воззрился на нее через очки с видом близорукого человека.
— Да, очень похож. Они хотели разменять купюру, чтобы заплатить за парковку, но я им сказал, что у меня тут не разменный автомат. Если бы мне платили евро за каждую просьбу разменять деньги, то я мог бы не работать.
— Почему вы говорите «они»? — спросил я.
— Их было двое. Этот человек молчал, говорил другой.
В магазин, испуская сильный запах перегара, протиснулось двое мужчин лет тридцати.
— Здорово всем! Здесь, что ли, покупают и продают, меняют и обкрадывают?
— Если вы по делу, то говорите, что вам нужно, — сказал продавец.
— Есть бумага для самокруток?
— Можно я их обслужу? — спросил у меня продавец.
Я кивнул.
— Сколько?
— Пусть будет пять.
Продавец нашел на полке коробку с папиросной бумагой и положил на прилавок пять упаковок.
— Что-нибудь еще?
Мужчина поднял стоявшую у него под ногами большую сумку и вытащил ярко-красную гармонь.
— Детская гармонь. Фирменная вещь.
Он сыграл на инструменте динамичную трель.
— Нет, спасибо, у меня уже есть две гармони.
— А детская гармошка есть? Изготовлена в стране спагетти.
— Нет, спасибо. Что-то еще?
— Что же вы покупаете, если вам не подходит фирменный итальянский инструмент?
— Пока ничего, сначала надо продать то, что есть. Два евро и пятьдесят центов.
Второй, все время молчавший мужчина вытащил из кармана монеты и отдал точную сумму.
— До свидания, — сказал продавец.
Молчаливый покупатель вышел, другой извлек из гармони звук, который мог бы издать разве что страдающий метеоризмом гиппопотам, и тоже удалился с перекинутой через руку гармошкой. Она походила на свалившееся откуда-то из космоса животное, которому свернули шею.
— Почему вы запомнили мужчину? — спросила Стенман, как только стихли звуки гармони.
— Странные бродяги, — сказал продавец, задумчиво глядя вслед посетителям. — Из-за волос. Они были светлые, но, похоже, крашеные, и, кроме того, этот тип смахивал на иностранца.
— А что вы можете сказать про второго?
— Финн, во всяком случае, он говорил на хорошем финском. Совсем без акцента, ну разве что с едва заметным.
— Как он выглядел?
— Это — вторая причина, по которой я их запомнил. Он говорил как финн, но казался иностранцем. Я подумал, что он татарин или еврей. Тут рядом есть магазин ковров, который держит один татарин, и вот чем-то они похожи. По виду — строгий, серьезный человек.
— Какого примерно возраста? — спросила Стенман.
— Приблизительно лет сорок.
— Как он был одет?
— Аккуратно, кажется, на нем были джинсы, какой-то свитер и пиджак.
— А другой?
