— Но к чему огласка? — продолжал Дан. — Нам нетрудно устроить все так, что небольшая северная веточка огромного дерева останется нерасследованной, если…
Может быть, в какой-то момент я и почувствовал, что в чем-то понимаю Дана, но сейчас мне хотелось одного — стереть самодовольную ухмылку с его физиономии.
— Пройдемся немного, — сказал я.
Дан посмотрел на небо и раскинул руки:
— Я всегда любил хельсинкский дождь, в нем есть что-то особое.
Сидящий в будке охранник нажатием кнопки открыл ворота, и мы свернули в сторону Малминринне.
— Еще один вопрос, — сказал я. — Ведь никакого теракта не готовилось, правда?
Дан остановился:
— Ты думаешь, что Бакр и Сайед изменили своим привычкам и возлюбили евреев? Теракт был лишь вопросом времени. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Никакого теракта не готовилось, пока.
— А визит министра иностранных дел?
Дан улыбнулся:
— Ты еще не понял?
— Не все, говори.
— Во-первых, нужно было взять Бакра и Сайеда живыми или мертвыми, лучше живыми, поскольку они много знали. Во-вторых, мы хотели напомнить, что ничего не забываем и что убийцы израильских граждан не уйдут от возмездия. Ну и в-третьих, мы хотели пробудить вас от спячки. Ты разве не видишь, как дурят вас и ваше руководство? Все жалеют бедных палестинских детей, которых убивают жестокие израильские солдаты. Израиль — это ругательное слово во всех странах Северной Европы. Ваши первые лица не желают даже встречаться с руководством Израиля, но, когда сюда приезжает палестинский террорист, те же самые люди принимают его с распростертыми объятиями и сочувственно улыбаются. Вы предоставляете террористам, убивающим наших сограждан, безопасное место для отдыха.
Передо мной стоял Дан, которого я не знал. Этот Дан был мне абсолютно чужд, фанатик, которого бесполезно в чем-то переубеждать.
— Наших детей тоже убивают, — продолжал Дан. — Их взрывают, когда они едут на автобусе в школу, в них стреляют, и их режут ножом. Люди ненавидят нас только потому, что Израиль решил: его граждан больше никогда не будут убивать как баранов.
— Только поэтому? — переспросил я.
— Вам пора раскрыть глаза. Однажды жертвами могут стать ваши дети и ваши политики. И тогда вы будете молить нас о помощи. Нет, наш министр иностранных дел на самом деле не приезжает.
— Тогда для чего весь этот спектакль?
— Под этим прикрытием для наших людей нашелся хороший повод попасть сюда, чтобы помочь при проведении операции. Помимо всего прочего мы получили возможность устроить изрядный фейерверк. Благодаря «визиту» заголовки будут броскими: «Визит министра иностранных дел Израиля отменен из-за угрозы террористического акта», «Террористы готовили удар по синагоге», «Теракт был предотвращен в последний момент». Крупные заголовки, большой резонанс.
— Вы привезли оружие и взрывчатку в подвал к Таги Хамиду и в квартиру Лайи и сделали из них террористов, просто подставив их, — сказал я.
— Разумеется. Целое складывается из частей, и все части должны быть подогнаны по своим местам.
Дан сделал шаг ко мне и протянул руку:
— Ты еврей, ты должен понять сердцем. Я защищаю своих сограждан, как ты — своих.
Я посмотрел на протянутую руку, но не пожал ее.
— Привет знакомым.
— Ты забыл, что ты арестован?
Дан успел уже на шаг отойти, но остановился и повернулся ко мне. В руке у него был пистолет.
— Оружие в синагоге, очень некрасиво, — сказал я. — И еще одно дело. Вы в дерьме, гениальный «Моссад» блестяще обведен вокруг пальца.
Выражение беспечности на лице Дана сменилось напряженной улыбкой.
— Думаешь, я тебе поверю.
— Твоих приятелей взяли недалеко от аэропорта. Женщина была при задержании одета в форму стюардессы авиакомпании «Эль-Аль», а мужчина замаскировался под второго пилота.
Мгновение Дан молчал. Наконец он понял — что-то пошло не так.
— И что дальше? Оба они готовы жить, умереть и страдать за Израиль. Их так воспитывали и так учили.
— В таком случае они страдают не за Израиль, а за собственную глупость. Мы нашли и вашу посылку. Человек, которого вы считаете Бакром, не Бакр, а упавший с моста — не Сайед.
Лицо Дана показалось мне маской. Я говорил нечто такое, чего он не мог понять. Он крикнул почти зло:
— Врешь!
— Ваш Бакр на самом деле уроженец Алжира, наркоторговец по имени Аббас Мусав. Человек, которого вы считаете Сайедом, — его соотечественник, Салах Мадри, тоже наркодилер. Личность обоих установлена. В Финляндию они прибыли для переговоров о торговле наркотиками с Таги и Али Хамид. Лайя тоже в этом участвовал.
Я почувствовал, как дождь стал затекать мне на спину с воротника куртки. Решил не обращать на это внимания. Дану приходилось еще хуже.
— Братьям Хамид были нужны средства для начала наркобизнеса. Кто-то из них додумался, что деньги можно получить у «Моссада», требуется только достаточно крупная приманка. Они продали вам сказку о том, что Бакр и Сайед прячутся в Финляндии. Ваш помощник Таги знал, что есть сведения об их отъезде из Дании. Финляндия хорошо вписалась в эту картину. После этого деньги потекли рекой. К их несчастью, кто-то из «Моссада» излишне увлекся этим делом и решил поставить спектакль.
Дан слушал, но при этом недоверчиво оглядывался по сторонам.
— Вдобавок ко всему Али Хамид взял да и потратил деньги на покупку автомастерской. После этого у них не осталось средств, чтобы рассчитаться за наркотики с французами. Когда братья поняли, что подвергаются смертельной опасности, их посетила гениальная мысль. Они подсунули вам своих партнеров по бизнесу в качестве террористов. Это было, в общем-то, нетрудно, поскольку «Моссад» совершенно потерял голову, когда получил возможность совершить подвиг, о котором можно раструбить на весь мир.
Конечно, нехорошо дразнить и так уже разозленного человека, но ведь и мне не чуждо все человеческое.
— Ты знаешь, что фотографий Бакра и Сайеда мало, да и те старые. Поэтому Мусав и Мадри хорошо подходили для отведенной им роли.
Оборона Дана на мгновение дала трещину. Я увидел в его глазах страх. Он быстро осмотрелся.
— Поверь наконец, — сказал я. — Вы проиграли.
Дан поднял пистолет и направил мне в грудь.
— Мои отец и мать любили тебя, как собственного сына. Мы были как братья.
Я посмотрел Дану в глаза:
— Это было раньше. До тех пор, пока ты не превратился в зомби.
Из синагоги донеслись печальные, то восходящие, то ниспадающие звуки шофара.
[39]
Это был тысячелетний голос радости и грусти, победы и поражения.
