Следует отметить еще одно: фехтовальные поединки никогда не продолжаются так долго, как показывают в фильмах по телевизору. Никто не запрыгивает на стол, не перелетает с места на место, держась за веревку, и вообще не делает ничего подобного. Де Сантьяго попытался нанести мне прямой колющий удар в грудь, каким я убил Янси. Я увернулся и полоснул его по руке. Это я помню. Очень скоро мы сошлись вплотную. Свободной рукой он схватил лезвие моей сабли, не ожидая, что оно окажется таким острым. Я изо всех сил ударил противника в живот левым кулаком, стараясь пробить насквозь.
Думаю, я бил с расстояния шести-восьми дюймов, не больше, но де Сантьяго сложился пополам. Я треснул его по затылку медной гардой своей сабли. Он все не падал, поэтому я сделал ему подсечку.
Именно тогда Ромбо удивил меня. Он вырвал саблю из руки де Сантьяго, и, когда де Сантьяго попытался встать, в лицо ему были нацелены два острия.
— Вам лучше сдаться, дон Хосе. — Я говорил по-испански и самым учтивым тоном, на какой был способен. — Мне бы очень не хотелось убивать столь смелого человека, так что признайте свое поражение, и я велю кому-нибудь перевязать вам руку.
Секунду спустя он кивнул:
— Я сдаюсь, сеньор капитан. Чего вы потребуете от меня?
— Сказать нам, где женщина, — отозвалась Новия, и я поддержал ее.
Он двигался с трудом, но все же сумел подняться на ноги.
— В море. Теперь вы выслушаете меня, сеньора?
Новия не ответила, а Ромбо в тот момент орал, чтобы кто-нибудь подошел и остановил кровотечение, — поэтому я велел де Сантьяго продолжать.
— Мы имели обыкновение завтракать вместе, сеньор и сеньора Гусман, моя жена и я. В хорошую погоду из нашей каюты выносили маленький столик и ставили на палубе. Понимаете, я ничего не опасался. Однажды утром мы хватились сеньора Гусмана. Я приказал обыскать корабль. Он…
— Этот корабль часто обыскивают, — пробормотала Новия.
Де Сантьяго снова поклонился ей.
— Совершенно верно, сеньора. Обыскивают, но ничего не находят. Это произошло примерно через десять дней пути от Коруньи. Он бросился в море. Другого объяснения нет. — Де Сантьяго вздохнул. — Его жена последовала за ним два дня назад. Я скрыл это от своей собственной жены. Самоубийство сеньора Гусмана стало для нее страшным ударом. Она была глубоко угнетена. Еще одно самоубийство… — Он не договорил фразу. — Я позволил ей думать, что сеньора Гусман не выходит из каюты по причине недомогания. Уверен, вы меня понимаете.
Я понимал одно: что свалял большого дурака, когда приказал Ментону привести Охеду. Я хотел, чтобы капитан видел, что поединок честный. Теперь он услышал историю своего начальника и, вероятно, принял ее за чистую монету. Мы снова надели кандалы на де Сантьяго, и я приказал Ментону отвести обоих обратно на нос.
Насколько я помню, тогда сменилась вахта. Тогда или чуть раньше. Тем не менее мы стояли и обсуждали услышанное — Ромбо, Новия и я. Ромбо был склонен верить де Сантьяго. Новия считала, что в истории нет ни капли правды и на корабле вообще никогда не было мистера и миссис Гусман — а каюту занимала какая-то другая женщина, которая в данную минуту прячется на «Кастильо бланко».
— Кто бы она ни была, — сказал Ромбо, — он предпочел умереть, чем выдать ее.
Я заметил, что де Сантьяго не умер.
— Но он думал, что умрет, капитан.
Новия потрясла головой:
— Он рассчитывал убить Крисофоро. А потом — кто знает, как все сложилось бы?
— Его ты тоже понимаешь.
— Понимаю, будь уверен, — сказала Новия Ромбо. — Чего я не понимаю, так это почему он отказывается выдать женщину. Он не из таких, как Охеда. Почему он так поступает?
Тут меня осенило, но я сделал вид, будто знал все с самого начала, и, по-моему, мне удалось провести обоих.
— Дело в тайном укрытии женщины. Он знает, где она прячется, — и именно там он спрятал свои деньги.
Они посмотрели на меня, как святой Иоанн смотрел на ангела на острове Патмос, и мне стало страшно приятно. Я хотел сказать, что я тоже просто слуга Божий. Это было бы правдой, но я промолчал.
Наконец Ромбо сказал:
— Я не умею видеть сквозь стены. Хорошо, что среди нас есть человек, обладающий такой способностью.
Новия дотронулась до моей руки:
— Ты понимаешь, что все это значит, mi corazón?
[9]
— Думаю, да.
— Он прячет деньги в этом тайнике, но женщина знает о нем, поскольку сама там прячется?
— В какой-нибудь крохотной комнатушке, — сказал я. — Где едва хватает места, чтобы лечь двум людям.
Ромбо сплюнул.
— Я по-прежнему ничего не понимаю, капитан.
— А я понимаю, — сказала Новия. Она рассмеялась, йот одного ее смеха меня снова захлестнула волна блаженства. — Ее муж умер. Он утешает вдову.
— Но ведь на борту находится его жена. — Ромбо потер подбородок. — Я болван.
— Думаю, ты никогда не был женат. Крисофоро, не пойти ли нам обыскать белый корабль?
— Сейчас темно, — сказал я. — Найти ее будет гораздо проще при свете дня. А также перебраться с нашего корабля на «Кастильо бланко». Давайте посмотрим, что известно жене де Сантьяго.
Мы приказали привести Пилар. Она плакала и продолжала плакать, даже когда у нее с рук сняли кандалы. Я велел Новии обнять женщину и все такое прочее, но она успокоилась далеко не сразу.
— Ваш муж жив, — сказала Новия. — Клянусь вам. И вы живы. Если вы честно ответите на все наши вопросы, настанет день, когда вы благополучно вернетесь и расскажете своим друзьям, как попали в плен к пиратам.
Пилар кивнула и попыталась улыбнуться. К тому времени стало совсем темно, но кто-то зажег кормовые фонари, и я видел женщину достаточно хорошо. Она была не первой молодости и явно претерпела много страданий. Но даже делая поправку на возраст и прочее, я видел, что она никогда не блистала красотой. Если де Сантьяго женился на ней из-за денег, я надеялся, что он не прогадал.
— На корабле вашего мужа находилась еще одна женщина кроме вас, — начала Новия. — Как ее имя?
Пилар кивнула:
— Сеньора Гусман.
— По словам вашего мужа, она моложе вас. — Новия улыбнулась. — Несомненно, она обращалась к вам за разумными советами.
— О да. — Пилар энергично кивнула.
— Мне странно, когда женщина пускается в столь долгое путешествие одна.
— Вы очень добры, сеньора, но она была не одна. Когда мы тронулись в путь, ее сопровождал сеньор Гусман.
Это один из мужчин, сидящих в трюме? — спросил я. — Может, мне стоит поговорить с ним?
