– Тогда я задам вопрос по-другому – ты еще любишь меня? – сказала Анна Григорьевна с надрывом.
Черт побери! Этого Паленый никак не ждал. Анна Григорьевна захватила его врасплох – хотя бы потому, что он не знал (или забыл) как это любить и быть любимым.
Личностные отношения, которые показывали по телевизору, на любовь никак не тянули. Это был грубый животный секс, совершенно не предполагающий какие-либо душевные переживания. Люди ИГРАЛИ в любовь, притом чаще всего бездарно и пошло.
Больше узнать о любви ему было негде, да и недосуг.
Конечно, он не раз думал об Анне Григорьевне как о желанной женщине, партнерше, но в его эротические мысли постоянно врывался образ Князева с пулевым отверстием в голове. Таким Паленый запомнил его, наверное, на всю свою оставшуюся жизнь.
И вот сейчас ему нужно ответить на этот весьма непростой вопрос..
Что ей сказать? Любит, не любит… От имени кого она ждет ответ? Вот в чем весь вопрос.
Если Анна все-таки считает его своим настоящим мужем, а не подделкой, это одно. Тут, в принципе, все ясно. Он не вправе отвечать за Князева даже будучи под его личиной.
Но если Анетт подразумевает человека, который живет с ней под одной крышей и выдает себя за ее мужа – это другое дело. Могла ли она полюбить обманщика? В принципе, да. Но тогда эта любовь дурно пахнет и больше похожа на брачный контракт из серии "Ты – мне, я – тебе".
Паленый отдавал себе отчет в том, что сейчас Анне Григорьевне нужно крепкое мужское плечо как никогда. Она убедилась, что ему можно доверять, в отличие от тех, кто ее окружает. По крайней мере, на каком-то жизненном этапе. Сейчас он единственный ее защитник.
А что дальше? Что будет, когда положение фирмы стабилизируется, а его инкогнито раскроется? Такой поворот событий вполне вероятен.
Эти мысли пронеслись в голове Паленого, как вихрь. "С ума сойти! – думал он в отчаянии. – Я предполагал, – нет, даже знал – что женщины категоричны и непредсказуемы, но не до такой же степени…"
А, была, не была! Семь бед – один ответ. Не знаю, как насчет любви, решил Паленый, но во всем остальном лучше и милее Анны я не встречал. Она по душе мне – и весь сказ.
– Да… люблю… – Эти слова он буквально вытолкнул из глотки.
Затем Паленый словно взорвался. Уже совершенно не помня себя и не понимая, что делает, он заключил Анну Григорьевну в объятия…
… И наступило утро.
Это была сумасшедшая ночь. Она пролетела, как один миг, и выжгла Паленого и Анну Григорьевну до самого донышка. Они любили друг друга в каком-то исступлении, словно ночь была последней в их жизни. И все это происходило молча, если не считать страстные стоны, – у них просто отнялась речь.
Наверное, так было лучше. Потому что в голове Паленого даже не мелькала ни одна толковая мысль. Он плыл, купался в неземном эфире, где все слова и чувства передавались телепатически.
Достаточно было одного прикосновения, чтобы понять намерения друг друга; их тела переплетались так тесно, что, казалось, происходило взаимопроникновение душ. И Анна Григорьевна, и Паленый отдавали друг другу всю свою страсть, копившуюся долгое время.
… И наступило утро.
Это была безумно прекрасная ночь. "Теперь можно и умереть… – отрешенно думал Паленый, чувствуя себя безмерно уставшим и счастливым. – Потому что такая ночь может быть только раз в жизни".
Глава 28
Анна Григорьевна уехала на фирму когда Паленый еще спал. Его разбудил телефонный звонок. Все еще во власти сна, он поднял трубку и услышал голос Тимошкина:
– Алло, Александр Игнатьевич, это вы?
– А то кто же… – пробурчал Паленый, глазами разыскивая свои плавки.
– Мне нужно вас видеть.
– Приезжайте…
Тимошкин выглядел здорово уставшим. Его красные, как у вурдалака, глаза беспокойно перебегали с предмета на предмет, иногда с непонятной тревогой останавливаясь на входной двери, словно капитан ожидал, что вот-вот на пороге появится нечто неприятное и даже устрашающее.
– Что это с вами, Емельян Степанович? – не удержался, чтобы не спросить Паленый. – Вы какой-то весь дерганый…
– Меня пытались убить.
– Ого! Даже так… Кто?
– Ну и вопрос… – Тимошкин шумно сглотнул слюну. – Самому хотелось бы это знать. У вас выпить найдется?
– Сколько угодно. Что вам – водку, коньяк, вино?..
– Мне бы чего-нибудь покрепче. Лучше беленькую хорошей очистки и соленый огурец.
– Огурцов не гарантирую, есть маринованные грибы. Водка – финская, так себе, не супер, но холодная.
– Сойдет.
– Тогда держим курс на кухню…
Тимошкин выпил полстакана, как за себя кинул. "Да, здорово мужика достали…" – с неожиданно проснувшейся тревогой подумал Паленый.
– Вчера вечером по мне стреляли, – сказал капитан, пытаясь вилкой подцепить скользкий гриб.
– Как это случилось? Где?
– Дома. Стреляли через окно. Скорее всего, профессионал.
Паленый хмыкнул и недоверчиво сказал:
– Что-то не вяжется. Профессионалы не промахиваются. Или передо мной не вы, а ваш призрак?
– Ага, призрак. Плесните еще чуток…
Подождав, пока Тимошкин оприходует очередную порцию "Абсолюта", Паленый спросил:
– Как же вы остались живы?
– Чутье. Оно редко меня подводит.
– Ну, в таком деле одного чутья мало…
– Верно. Знаете, почему я пошел работать в угрозыск?
– Даже не догадываюсь.
– В детстве разных книжек начитался про доблестных сыщиков и мрачных злодеев. Захотелось быть похожим на Шерлока Холмса.
– Какое отношение имеет книжный герой к нашим реалиям?
– Прямое. В какой-то из повестей Шерлок Холмс подставил под выстрел вместо себя свою копию из воска. Работая над одним делом, я заказал себе бюст. Опасался, – и не без основания – что меня могут грохнуть. Моя квартира на первом этаже, напротив окон сквер, так что для снайпера, у которого ствол с глушителем, расстрелять меня не составило бы никакого труда. Но тогда все обошлось.
– Значит, вы соорудили манекен…
– Вроде того. И посадил на кухне, задернув окно занавеской. Пуля вошла точно в голову.
– Но откуда вам стало известно, что за вами пошла охота?
Тимошкин сухо рассмеялся.
– В розыске я работаю уже не один год, – ответил он, закуривая. – У меня много добровольных помощников. Бабки, дедки, пацаны местные… Это мои глаза и уши. Они вычислили, что за моей квартирой идет слежка, и вовремя доложили.
– Все это так, но ведь вас могли застрелить, например, в подъезде.
