– Н-не… н-не зн-наю…
– Поехали, черт тебя побери! – рявкнул я на него, чтобы хоть немного привести в чувство. – Да побыстрей.
Мой приказ он понял буквально и рванул с места так, что задымились шины.
– Не сшиби кого-нибудь, – посоветовал я, оглядываясь назад – нет ли погони.
Мы остановились на окраине города. Я задумчиво поглядывал на едва живого от страха водителя и размышлял.
Попов, ах, Попов… Скотина… Наверное, после моего ухода он связался с Москвой и получил приказ… А может, и не со своим ведомством?
Вопросы, вопросы… Кто я?
– Передашь Попову, что я его навещу. Пусть готовится, чтобы нашлось что ответить на мои вопросы.
– Вы… вы меня не убьете?
– В следующий раз, – "обнадежил" я водителя. – Мой тебе совет – держись подальше от дел, в которых ничего не смыслишь. А лучше всего – немедленно возвращайся домой. Например, скажись больным. Хоть ты и мразь, но у тебя, наверное, есть жена и дети.
– Д-да… дети… – А теперь усни на часок, пока я не определюсь – что и как…
С этими словами я нанес три легких удара – один в голову, два других в грудь в определенной последовательности – и водитель сполз на сиденье, глупо улыбаясь и похрапывая, будто и впрямь его сморил глубокий здоровый сон.
Волкодав
Ах, как хорошо чувствовать себя свободным человеком, когда никакая падаль не целится в тебя со "шмайссера", никто не пытается сломать шею или отравить бокал с вином, а начальство так далеко, что временами кажется, будто его и вовсе нет!
"Ой ты, палуба, палуба, ты меня раскачай. И печаль мою, палуба…"
Я стоял на носу теплохода и пел так самозабвенно, будто выпил по меньшей мере литр водки. В душе царила благостная пустота, голова осветлилась до прозрачности, а в тело вступила необычайная легкость.
Мне даже стало казаться, что вот-вот дунет еще один порыв морского ветра, посильнее, чем прежние, и я, как пушинка, сначала закружу над палубными надстройками, а затем взлечу в безоблачную высь и, подгоняемый лучами неяркого осеннего солнца, умчусь к желанным берегам, где наконец разродится эта трижды проклятая операция "Брут", – нетерпение прямо раздирало меня на части.
И это было единственное облачко на моем небосводе с тех пор, как мы с Мухой по подложным паспортам сели на комфортабельную посудину, отправляющуюся в круиз вокруг Европы.
– Клево, а? – Муха с бутылкой пива в руках лучился от счастья – судно уже давно вышло в нейтральные воды, и теперь ему сам черт был не брат. – Эх, Гренадер, заживем здесь… Вонючие пересылки, зоны, братва немытая… гори оно все белым пламенем! Свобода!
– А что будем делать, когда денежки закончатся?
– Не переживай, это моя забота.
– Так-то оно так…
– Ты мне не веришь? У меня в Греции есть дружок, у него бабок валом. Сашок мне многим обязан, так что не дрейфь, он нам найдет места потеплей да кусманчик пожирней, хе-хе-хе… – рассмеялся пахан.
Сашок! Александр Толоконник! Есть!
Я поддержал Муху, заржав так, что чайки, кружившие очень низко, над самой головой, с испугу взмыли ввысь, а пахан едва не уронил от удивления полупустую бутылку.
– Ты что, Гренадер, от счастья рехнулся?
– Плевать на счастье! Главное – подальше от зоны. А деньгу как-нибудь зашибем.
– Эт точно, – успокоился Муха, сам на взводе от удачного перехода границы.
Как же, перешел бы он, не будь Акулы, который сейчас бродил вокруг нас кругами, просеивая взглядом всех подозрительных, с его точки зрения, личностей…
Муха надрался до поросячьего визга, и я оставил его в каюте досматривать остатки видений, навеянных танцовщицами, развлекавшими туристов стыдливым стриптизом, где фигурировали в основном поамерикански мускулистые ноги, а все, что выше – наше, родное, самое существенное, – было прикрыто сверкающими от мишуры лоскутками.
В натуре – за что деньги такие платим?!
Именно так и выразился Акула, когда мы "случайно" встретились и "познакомились" в баре теплохода.
– Ну, бля, и дерут! – возмущался мой связник и руководитель группы прикрытия – назначенный по моей просьбе Кончаком буквально за сутки до отхода судна. – Мало того, что там смотреть не на что, так к ним еще и не протолпишься. Гля, сколько гавриков в очередь стало. Может, надавать им по мордам? Пусть не думают эти затраханные крали, будто все то, что блестит – золото.
– Это ты можешь. И не более. Твоей рожей только младенцев пугать.
– От такого слышу, – отпарировал ничуть не обиженный Акулькин. – А вообще – позвольте доложить обстановку, шеф.
– Валяй.
– Все о'кей.
– Ну?
– Угу.
– А подпись на рапорте поставил?
– Счас… – Акула налил себе и мне по полному фужеру. – Вздрогнем?
– Ну а если серьезно?
– Так и я о том же. Давай по банке, чтобы разговор пошел как по маслу.
Посмеиваясь, я выпил и закусил солеными орешками.
– Просеял всех сквозь мелкое сито. Боюсь ошибиться, но пока все чисто. Ребята на позициях, так что неожиданностей не жду. Но все равно будь настороже, – непривычно серьезно сказал Акула.
– Мог бы и не напоминать.
– Извини, Волкодав, это мое первое серьезное задание такого рода. Не хотелось бы вляпаться по самое некуда. А если учесть, что мой подопечный – это ты…
– Ладно, не скули. Как-нибудь, сообща…
– Что-то на сердце тревога, старлей. Как в тот день под Кандагаром, когда половину нашей группы душманы положили.
– Давай помянем…
– Давай…
Мы снова выпили.
– Доложишь Кончаку, что путь мы держим все-таки в Грецию. – Я подозвал стюарда и заказал еще бутылку и кое-что из закуски.
– Бу сделано… – Акула с вызовом смотрел на сидевшего неподалеку здоровяка с золотой цепью на шее в палец толщиной. – Развеяться бы…
– Кончай. Не хватало нам засветиться на всю катушку из-за примитивной драчки с каким-нибудь гражданским дятлом.
– И то… – Он со вздохом сожаления стал глядеть в другую сторону. – Бывали дни веселые…
– Пой, ласточка, пой… – Я потянулся за бутылкой и нечаянно зацепил керамическую вазочку с засушенными цветами.
Уж не знаю, как я исхитрился поймать ее у самой палубы. Наверное, вазочка и так не разбилась бы, ведь у нас под ногами было ковровое покрытие, но я порадовался – несмотря на энное количество спиртного, реакция оказалась на высоте.
Разгибаясь, чтобы поставить хрупкую керамическую штуковину на прежнее место, я нечаянно скосил глаза… И едва не свалился со стула.
