Этот возглас вырвался у меня совершенно непроизвольно – картина, нарисованная этим пожирателем человеческих душ, была и впрямь впечатляющей.
– Я так и думал. Поразмышляйте до завтра, что лучше: иметь великолепные, почти гражданские условия с хорошим питанием, полноценным отдыхом и даже тренировками, или днями лежать привязанным к кушетке с банкой физраствора над головой. Скажу больше – у нас вы имеете шанс прожить долго, практически до старости. Вы уже знакомы с тем человеком, который доставляет вам пищу? Вот он один из таких. Но за это нужно побороться. Идите.
Я вышел из кабинета как сомнамбула. Разговор с Виленом Максимовичем (впрочем, я сильно сомневался, что это его настоящее имя) погрузил меня в состояние заторможенности и бессильного отчаяния.
Получается так, что я не волен без спецразрешения даже умереть. Может, броситься на колючку? – подумал я, проходя мимо проволочного заграждения. Судя по изоляторам, она под напряжением.
Но тут я увидел, как заметивший мой взгляд конвоир скептически ухмыльнулся. Значит, с этой колючкой что-то не то, нужно будет разобраться.
Сторожевые псы, хотя мы и проходили совсем близко от них, уже на меня не лаяли. Они только смотрели – настороженно, угрюмо и кровожадно…
Волкодав
Вся моя прошлая жизнь (а теперешняя – точно!) – дерьмо в конфетной обертке. Я обладаю удивительной способностью попадать в самые немыслимые, так называемые нестандартные, ситуации.
Наверное, это моя "везучесть" прицепилась ко мне еще в материнской утробе, когда погиб отец (ах, как хотелось в детстве, да и сейчас хочется, вымолвить это слово в конкретный адрес!). Погиб совершенно глупо (хотя, что я болтаю – глупых смертей не бывает, они запрограммированы, вложены, как патрон в барабан револьвера в "русской рулетке"), на рыбалке, в окружении друзей и приятелей, конечно же, пьяных в стельку – а кто может вспомнить, чтобы когда-нибудь рыбалка прошла всухую? – утонул в пяти метрах от берега. Надо же – прекрасный пловец, железобетонный мужик с бычьей силой, не обиженный ни умом, ни способностями…
А что касается матери… Для меня эта тема просто запретная. Я никогда не смогу себе простить тех слез, которые мать пролила в мои школьные годы.
Занимался я великолепно, в основном брал за счет памяти (уроков я не учил никогда), но вот поведение…
Ладно, что было, то прошло… Могу только сказать, что меня выгоняли из школы раз десять.
Наверное, и эти мои, с позволения сказать, шалости добавили немалую лепту в ту внезапную, как удар грома среди ясного дня, болезнь, которая сожгла за два месяца статную цветущую женщину, превратив ее…
Нет! Не хочу, не желаю это вспоминать!
Дальше – с четырнадцати и до двадцати лет – моим воспитанием занималась бездетная тетушка, золотая душа, мягкая, словно воск, и щедрая, как фея. Ее я похоронил уже будучи в армии, на срочной службе в десантных войсках.
На этом моя лично-семейная жизнь и закончилась. Я остался один, как перст.
Поэтому, когда на горизонте показался дембель, я не колебался в выборе профессии, практически без экзаменов поступив в воздушно-десантное училище (уже тогда у меня были две боевые награды; за что? как говорится, о чем базар…).
Окончил училище я, как ни странно, с отличием. И, ясное дело, имел право выбора места службы при распределении.
Но тут опять сказал свое слово мой ненасытный демон, искатель приключений на заднее место. Вместо того чтобы весной наслаждаться цветущими яблоневыми садами родной Украины, я по доброте душевной уступил клевое местечко приятелю, у которого там была зазноба (как потом оказалось, самая обычная дешевка; таких везде хоть пруд пруди), а сам попылил проявлять геройство в завшивленных кишлаках Афгана…
Так предавался я горестным размышлениям и воспоминаниям, валяясь на скрипучей кровати в офицерской гостинице военного городка, где размещался штаб армии. Меня терзали расспросами о событиях на контрольном пункте уже две недели.
Я до того озверел от постных физиономий особистов и их вкрадчивых речей, что на последнем допросе, взорвавшись, высказал наболевшее в народно-доступной манере.
Надеюсь, запись моего "выступления" с магнитной ленты диктофона стерли…
А, звонит телефон. Вернее – зудит, как гнус.
Эти телефонные аппараты нам поставляет Китай; похоже, по принципу "на тебе Боже, что нам негоже": спустя месяц после установки они постепенно теряют голос, а затем, в положении покоя, начинают пищать, словно только что вылупившиеся цыплята.
– Что? Кто? Да, черт возьми, капитан Левада! Куда? Громче нельзя? – ору в трубку и добавляю – уже тише: – Пачкун сопливый…
Это я в адрес одного из штабных адъютантов, приставленных к моей персоне кем-то из армейской элиты. Под его неусыпным надзором я мыкаюсь по всем кругам военно-чиновничьего ада.
– Говори громче, не слышу! – надрываюсь в микрофон. – Вот теперь понял. Уже иду. Через пять минут? Что я тебе, электровеник?
Как же – "через пять минут чтобы был…". Буду, куда я денусь. Можно подумать, что меня там ждут, как невеста жениха в первую брачную ночь.
В армии главное правило – спеши помаленьку. Сейчас схожу кое-куда, чтобы потом перед светлым начальственным взором не исполнять танец в два прихлопа, три притопа, пытаясь удержать опустившуюся ниже пояса душу…
Кабинет, куда я попал, так себе, из разряда очень даже средних. Такое впечатление, что он долго был закрыт, и только сегодня сняли печать с двери, но поленились провести влажную уборку и открыть форточки.
В кабинете пахло пылью, съеденными молью коврами и чем-то еще, совершенно неуловимым и не поддающимся идентификации. Видимо, это дух бывшего хозяина кабинета – так обычно пахнет квартира, откуда съехали жильцы.
Наверное, нельзя вместе с мебелью увезти и тайного хранителя семьи – домового. Потому еще долгое время он скитается по опустевшим комнатам, горестно вздыхая по ночам и бережно храня аромат (а чаще – вонь) бывших хозяев, чтобы в один прекрасный день навсегда уйти в мир теней, если, конечно, ему не придутся по нутру новые постояльцы.
– Неплохо бы проветрить… Как вы считаете, а?
– Здравия желаю, товарищ полковник!
– Ну-ну, не нужно показного рвения. Оно к лицу лишь молокососу с двумя маленькими звездочками на погонах, а не псу войны, у которого вся грудь в медалях и орденах. Садитесь…
Он вошел в кабинет тихо, как привидение. Или как ходят суперасы спецназа – даже воздух не шевелится.
А вот по поводу "пса войны" все ясно – мое досье он выучил наизусть (зачем? – вот вопрос), а потому разводить лишние трали-вали не намерен. Конкретный мужик. Я сам такой и таких уважаю.
Конечно же, я узнал его сразу. Это был тот самый офицер, который, восседая в кресле Бати, руководил подготовкой к последнему моему заданию.
