– Боялся бы я вас, суки… – скрипнул зубами Че, но поторопился отойти в сторону – от греха подальше.
Я уже знал, почему он спасовал перед охранником: после третьей "ходки" в карцер – конечно, наказание не бог весть какое – "кукла" бесследно исчезала. Куда?
Это не было большим секретом – в недалеко расположенный медицинский центр. Тоже, наверное, специального назначения. Видимо, о нем мне говорил Вилен Максимович в первый день нашего знакомства. Так что дисциплина в нашей шарашке была благодаря отметкам в карцере на должной высоте.
В санчасти нас встретил Сучье Вымя. Я невольно вздрогнул, когда его холодные липкие руки коснулись моего обнаженного тела. Он был противен, как огромный слизняк.
– Одеваться… – Его голос был тих и невыразителен, и тем не менее у меня пошли мурашки по телу.
Натягивая серые форменные брюки, я поймал на себе взгляд этого ублюдка. Он смотрел в мою сторону с каким-то садистским выражением.
Голубые буркалы врача стали почти бесцветными, и мне показалось, что в его лошадиной башке образовались две сквозные дырки, через которые проглядывало светло-серое небо.
Я едва не бегом покинул здание санчасти, потирая место укола, где образовалась небольшая шишечка. Меня ждало татами…
Волкодав
Сегодня или никогда! Наконец Двенадцатый попал в мой график, и я был на седьмом небе от радости. Я дрался с ним уже раз пять, и всегда мы расходились мирно.
Если, конечно, не считать синяков и ссадин. А так – ничья. Очки и баллы в нашей спецучебке, увы, не подсчитывали. На задании о проигрыше в полбалла будешь сожалеть уже с небес.
Видимо, сэнсэй-якудза тоже почувствовал мое приподнятое настроение и отчаянную решимость победить. Он подошел ко мне и требовательно посмотрел в глаза.
Не удержавшись, я подмигнул ему – мол, все банзай, дорогой ты наш товарищ камикадзе. Держи хвост пистолетом, я нынче на коне.
…Что-то я сегодня Двенадцатого не узнавал. Дрался он без обычной охотки, вяло и безынициативно. Короче говоря – тянул на голой технике. В основном, отмахивался.
Хотя нарываться на его оригинальные блоки тоже не мед – такое впечатление, что на тебя наехал самосвал.
Но больше всего меня поразили его глаза. Они были мертвы. Как я ни пытался поймать взгляд Ерша, у меня это не получалось. А лицо Двенадцатого, какое-то отсутствующее, бледное, меня просто пугало.
Что с ним? Может, он болен? Тогда схватку нужно прекратить…
Я уже было намерился позвать нашего арбитра – его обязанности выполнял переводчик сэнсэя, – как получил от Двенадцатого такую оплеуху, что все мои благие намерения вымело из головы в единое мгновение.
Вон ты как! Прикидывался. Это что-то новое, но меня на мякине не проведешь. Держись, Ерш!
Я его достал! О небеса, я его достал! Сэнсэй, где ты, красавчик мой кривоногий, якудзик ты мой узкоглазенький! Я готов сейчас облобызать даже тебя.
Смотри и радуйся: лежит на татами наш общий обидчик и не трепыхается. Чистый нокаут. Ай да Волкодав! Даешь! Победа!
Но что это… что такое, черт меня дери! Чего это там засуетился Сучье Вымя: шприц, нашатырь… еще какие-то хреновины в импортных упаковках. Подошел и японец, щупает пульс, поднимает веки…
Неужели?.. Да нет же, нет!
Удар ведь был из разряда простеньких, самый максимум, который из него можно выжать, это нокдаун. Хотя, стоп… для Ерша такой щелчок все равно что укус комара. Он бы его удержал, не фиг делать. Тогда что?
Я решительно ввинчиваюсь в толпу на татами и склоняюсь над Двенадцатым. Не дышит? Не может быть…
Не может быть!
Я смотрю на сэнсэя. Удивительно, но факт: на его лице глубокая печаль. Мне кажется, что я сбрендил или сплю: он еще совсем недавно готов был разорвать Ерша на куски.
Да, Восток – дело тонкое…
Я грубо тереблю Сучье Вымя за костистое плечо и безмолвно спрашиваю: ну?! И эта скользкая гнида холодно и брезгливо кривит узкие синие губы и отрицательно качает головой. Понял.
Я сразу понял, моб твою ять! Кранты.
Курсанты негромким гулом приветствуют мою победу – как же, Пятьдесят Первый уложил непобедимого. Навсегда уложил. Первенство в выпуске мне обеспечено. Рад до поросячьего визга.
Нужно победно улыбнуться, но губы почему-то не слушаются. Поднимаю руки над головой в приветствии и быстренько топаю в душ.
Я стою под кипятком и не ощущаю жжения. Иногда для полноты впечатлений включаю на смену горячей воде ледяную.
Голова пуста, как эфир в первый день творения Господом земной тверди. В душе огонь и смятение.
Я не хотел…
Я не хотел твоей смерти, Ерш!
Клянусь чем угодно…
Я сижу в раздевалке битый час. Один. Все давно уже разошлись. Тоска… Такое впечатление, что потерял… нет, не родного человека – частицу своей души.
Поднимаю голову – да, это он. Сэнсэй. Сидит напротив на скамейке и глядит на меня как пес, потерявший хозяина.
Что, якудза, хреново? Еще как хреново…
Молчим. А о чем говорить? Все и так ясно. Моя вина – и все тут. Японец смотрит мне в глаза, в душу лезет.
Да пошел ты, хмырь ненашенский! Покеда, мне пора. Пойду и напьюсь до положения риз. В умат, в дупель… как последняя сволочь.
А водку я найду. Подумаешь – спецзона… Чихал я на нее.
Русский человек разыщет выпивку где хочешь, даже в аду: из смолы самогон выгонит. Варварыч выручит, он мужик свой в доску. Душа человек. Пусть будет не водка – спирт, это еще лучше. Больше дурь шибает…
Приехал Кончак. Чутье у него на нестандартные ситуации, как у грифа на падаль… Претензий ко мне со стороны начальства спецзоны нет, я умею держать себя в руках, но на душе муть и полное безразличие к своей дальнейшей судьбе.
Кончак увозит меня в заповедные места. Естественно, летим туда на вертолете, и я сижу в глухом отсеке с матовыми стеклами иллюминаторов. Как пес, которого сердобольные хозяева везут на дачу проветриться.
И чего тут темнить? Я давно уже вычислил месторасположение спецзоны. Но порядок есть порядок, и на моих плечах все еще красуются погоны. Устав нужно блюсти.
Да, места обалденные. Спасибо, шеф! Порадовал.
Только вот к чему такое явное расположение? Что еще удумала твоя чересчур умная башка? Как усадить меня на кукан, чтобы не соскочил?
– Хорошо… – Кончак сидит в одной тельняшке и помешивает уху. – Так бы и остался здесь до скончания века… Благодать…
Это точно – благодать.
Горная речка бурлит, как ушица в котелке. Вода в ней холодная, вкусная и прозрачная, будто хрусталь. Вокруг горы, кое-где со снежными шапками на вершинах. И лес – хвойный, вековой, где, пожалуй, еще не ступала нога человека.
