Конечно, у меня есть отмазка – по документам я выходец из США, поэтому шведский язык мне нужен как зайцу стоп-сигнал, – но это весьма слабое утешение, несмотря на мой вполне "нордический" вид. Единственный выход: поменьше контактов с иностранцами, а в случае прокола – смазать пятки салом. Что конечно же чревато.
Киллер
Мог ли я предположить, что моим самым ненавистным врагом окажется обычное зеркало? Ежедневное бритье превратилось в смертную муку – чужая, омерзительно молодая и смазливая, как у начинающего гомика, физиономия в хлопьях белоснежной пены, гримасничая, нахально подмигивая и глупо ухмыляясь, доводила меня до бешенства.
Не выдержав издевательства, я завел бороду, но вскоре вынужден был ее сбрить – она стала чесаться, словно на меня напала парша. Тогда я начал бриться вслепую, предварительно разбив вдребезги все зеркала, украшавшие похожую на гостиничный номер комнату, куда меня поселили по приезде в Аргентину.
Как я сюда попал – это отдельный разговор. В этих воспоминаниях нет ни романтики туризма, ни страхов беглеца-одиночки, рискнувшего рвануть за бугор без гроша в кармане и очертя голову – без плана, соответствующей подготовки и надежных помощников, – ни холодного, трезвого расчета контрабандиста, готового рискнуть жизнью за будущий приличный куш.
Все было гораздо проще и прозаичней: меня поселили в соответствующим образом оборудованный морской контейнер с запасом воды, пищи, мягкой постелью, герметичной парашей и хитро замаскированной вентиляцией, погрузили на судно и…
Короче говоря, после этого, с позволения сказать, путешествия при виде океанских волн мне сразу становится муторно и я тороплюсь перевести взгляд на земную твердь.
Закрытый пансионат, где мне сделали пластическую операцию, находился в горах. На обычное курортно-лечебное заведение он походил мало: трехметровой высоты забор, сигнализация, телекамеры, вооруженная охрана, сторожевые псы…
И однако же это была клиника с отменно вышколенным персоналом, высококвалифицированными врачами неизвестно каких национальностей и фантастической оснащенностью операционных, процедурных и палат – как я уже говорил ранее, больше похожих на номера в шикарных отелях, которые я никогда не видел воочию, но о которых был наслышан.
Мое лицо лепил угрюмый неразговорчивый мулат (или метис – хрен его разберет). Он был смуглолиц, с правильными чертами физиономии, похожей на маску какого-то азиатского божка, высок, кудряв и с лапищами нашего сибиряка-дровосека.
Но на поверку его руки-лопаты оказались мягкими, проворными и чуткими, как у пианиста. Надо мной он упражнялся почти два месяца и, по-моему, слегка перестарался, превратив в писаного красавца.
Пока заживали швы, я в основном валялся в постели, ел, пил и гулял в восхитительном горном парке с водопадами, крохотными озерками и неизвестной мне растительностью. Персонального "поводыря" у меня не было, но зоркие глаза телекамер, смонтированных на верхушке стальной мачты (она стояла в центре территории пансионата), следили за мной не менее пристально, нежели глаза опытного охранника.
Изредка мне встречались и другие пациенты этой таинственной клиники – их можно было легко узнать по повязкам на лицах. Однако они (впрочем, как и я) излишним любопытством и общительностью почемуто не страдали, несмотря на вынужденное затворничество, и всегда торопились свернуть в сторону.
Меня обслуживал горбун. Он был безобразен, как Квазимодо, однако уродом стал, судя по всему, в результате несчастного случая.
Глядя на многочисленные шрамы от пластических операций, можно было лишь удивляться мастерству хирургов, похоже собравших его тело по частям. Горбун казался живым воплощением персонажа из фильма ужасов, и только в жгуче-черных глазах калеки светился острый, проницательный ум с изрядной долей горечи и страданий.
Несмотря на некоторую медлительность и едва заметную хромоту, временами он бывал быстр и бесшумен, как ночной призрак. Однажды я нечаянно смахнул со стола хрустальный бокал, и горбун, который в это время собирал грязную посуду, каким-то немыслимо молниеносным движением подхватил его у самого пола.
Со мной он почти не разговаривал. Что, впрочем, и понятно: между нами стоял языковой барьер. Но это на первый взгляд.
Присмотревшись к нему повнимательней, я в конце концов понял причину его немногословности – он меня просто ненавидел. Вернее, не меня, а мой смазливый лик, сотворенный руками угрюмого хирурга.
Видимо, вернувшие горбуна к жизни врачи не стали делать ему пластическую операцию лица – она стоила больших денег, особенно тем, чья кожа пострадала от огня. А внешний облик несчастного как раз и говорил о том, что он прошел страшное крещение безжалостным пламенем.
Лед в наших отношениях растаял совершенно случайно – когда я в состоянии невменяемости разбил зеркала в своем номере. Уж не знаю, что там вообразил горбун, но после того, как, с видимым удовольствием собрав зеркальные осколки, он робко подошел ко мне и тихо сказал: "Марио…", я понял – мы можем даже подружиться.
Похоже, несчастный калека ненавидел зеркала не менее моего…
Розовая, "валятельная" жизнь закончилась на четвертый месяц моего пребывания в пансионате. Однажды, после завтрака, ко мне в комнату зашел смуглолицый громила с пистолетом под мышкой (я уже знал, что он заведует службой безопасности этой секретной клиники) и выразительным жестом приказал собираться.
Я не стал мешкать и вскоре уже топал за широченной спиной поводыря с уголовной рожей к каменной лестнице, спускающейся в долину. До сих пор путь туда мне был заказан, а потому я с невольным интересом осматривал окрестности и пытался угадать, что скрывается внизу среди густой тропической зелени, сквозь которую виднелись плоские черепичные крыши.
Едва я стал спускаться по высеченным в скалах ступеням, как меня кто-то окликнул. Оглянувшись, я увидел спешившего к нам Марио.
Подбежав вплотную, он с непередаваемой гримасой на своем страшном, обожженном лице всучил мне какой-то дикарский талисман на кожаном шнурке и горячо пожал руку – попрощался.
Неожиданно расчувствовавшись, я обнял его и сказал что-то наподобие: "Бывай здоров, братишка…"
Стоящий сзади громила нетерпеливо рыкнул, поторапливая меня, но, наткнувшись на полыхающий черным огнем взгляд горбуна, стушевался и молча пошел вниз. Еще раз тряхнув стальную руку Марио, я подмигнул ему и последовал за начальником службы безопасности.
То, что скрывалось под красными черепичными крышами, меня, если честно, особо не порадовало. Там оказались обычные казарменные помещения, правда достаточно комфортабельные, если судить по нашим российским меркам.
В дортуарах, рассчитанных на взвод, был даже холодильник с напитками, не говоря уже о кондиционере. Но койки не отличались комфортностью – обычная солдатская постель, в меру жесткая, с чистым накрахмаленным бельем и крохотной подушкой, похожей на блин.
