А ведь она все поняла бы и простила, скажи я ей правду. И уехать нужно было из этих мест, не медля ни дня. Куда глаза глядят уехать. Главное – вдвоем.
Теперь – поздно…
– Заходи, – щелкаю я замком и поднимаю наган.
– Ну-ну, не балуй, красавчик! – с настороженным прищуром глядя на меня, входит, пнув дверь ногой, широкий, как шкаф, Додик. – Спрячь "пушку".
Додик смотрит на Ольгу, которая сидит в халатике на краю кровати, зажав кулачки между колен.
– Недурно устроился… Отдых по первому классу… – скалит зубы.
И умолкает, натолкнувшись на мой взгляд. Вовремя – скажи он сейчас хоть одно поганое слово в ее адрес, лежать бы ему тут вечным молчальником с пулей в фиксатой пасти.
– Нужно поговорить… – хмуро бросает он. – Выйдем…
Я успокаивающе улыбаюсь Ольге и выхожу вслед за ним, стараясь скрыть клокочущий во мне гнев. Мы садимся на скамью у ворот (я снимаю комнату в частном секторе на окраине городка).
– Тебя вызывает шеф, – тихо скрипит над ухом Додик. – Возьми… – сует мне в руки кусочек картона.
– Что это?
– Ты еще сонный? – ехидно интересуется Додик. – Билет. На поезд. Отправление через два часа. Так что поторопись.
– Почему такая спешка? – едва выговариваю я: перехватило горло.
– Спросишь у шефа. Мое дело – обеспечить тебе билет и прикрытие. Вот мои ребята… – с многозначительной ухмылкой кивает Додик на двух парней, фланирующих неподалеку.
Все, я в клещах. Додик с его "прикрытием" – конвой. Шеф что-то заподозрил? Возможно; я не подаю вестей уже больше двух недель, не звоню, как было условленно, по известному номеру.
Непростительная глупость! К сожалению, понимаю это слишком поздно.
А может? Я оценивающе гляжу на парней, затем перевожу взгляд на Додика. Он, сволочь, понятливый – отодвигается поспешно и показывает свои золотые фиксы в волчьем оскале:
– Хе-хе… Не советую упрямиться. Ты ведь знаешь, что шеф не любит чересчур самостоятельных… Хехе…
– Лады… Ждите меня. Соберу вещи…
Я бы этих двух угрохал, как птенчиков, влет. А Додику размозжил бы ногой его тупую башку, не вставая со скамьи. Но странная слабость вдруг охватила меня, притушила гнев. Шеф не любит…
Ольга все поняла без слов. Только не знаю, что именно. Наверное, она решила, что видит меня в последний раз. Ольга даже не заплакала, только глядела на меня широко открытыми глазами, в которых плескалась смертная печаль. – Надо… Так надо… Это тебе…
Я сунул ей в карман халатика две пачки червонцев в банковской упаковке.
– Зачем? – спросила она тихо и безразлично.
– Ты моя жена. Клянусь, я к тебе приеду! Не знаю, как скоро, но приеду. Жди.
– Я буду ждать. Сколько нужно… Хоть всю жизнь…
– Всю жизнь не придется. Я ненадолго. Приеду – поженимся.
– Поженимся… – как эхо повторила она, безвольно откинув голову, пока я ее целовал.
Прочь, прочь отсюда! Спотыкаясь, я выскочил на улицу и, словно в тумане, поплелся на станцию.
Видимо, на них я наткнулся случайно – на тех грузин-"кидал", у кого я отбил свою Оленьку.
– Вот, кацо, мы и встрэтились… – загородил мне дорогу горбоносый бугай, поигрывая велосипедной цепью.
Два других уже обходили меня с тыла.
Они меня не боялись. Похоже, думали, что днем я оружие не ношу. Но как некстати они появились. У меня совершенно пропала злость, и только глухая тоска кровожадно терзала опустошенную душу.
Первым моим порывом было достать наган, чтобы припугнуть их, потому как драться я просто не мог, не тот настрой. Но тут мне, когда я оглянулся, попался на глаза Додик, топающий со своим "прикрытием" метрах в двадцати сзади.
Тогда я постарался как мог миролюбиво улыбнуться и сказал, чтобы потянуть время:
– Знаешь, что я тебе посоветую, генацвале?
– Гавари, дарагой… – поигрывал цепью бугай. – Я сегодня добрый. Пока добрый.
– У нас, русских, есть хорошая поговорка: "Не зная броду, не суйся в воду". Слыхал?
– Приходилось… – осторожно ответил горбоносый, не понимая, к чему я клоню. – Ну и что?
– То, что и сегодня я тебя и твоих корешей прощаю. Но уже в последний раз. Если мы еще когда встретимся по вашей милости, то тогда вас унесут вперед ногами. Усек? Нет? Додик, объясни гражданину, что я лицо неприкосновенное.
– О чем тут трали-вали? – поинтересовался Додик-шкаф, протискиваясь между мной и грузином.
Остальные два моих "опекуна", сунув руки в карманы, отсекли от меня товарищей горбоносого.
Бугай смерил Додика с ног до головы и, видимо, остался удовлетворенным, потому как что-то невразумительно буркнул и молча порулил в переулок. За ним потянулись и его кореши.
– Покеда, – не без грации сделал ручкой Додик, и мы снова зашагали к станции.
В эту ночь я так и не смог уснуть. Временами мне хотелось выть, и тогда я с остервенением грыз подушку и рычал, как затравленный зверь.
Опер
И все-таки я опоздал! На полчаса раньше бы…
Они уже выезжали из ворот дачи Лукашова, когда мы вписывались в поворот, откуда можно было наконец разглядеть и высоченный дощатый забор, и красный кирпич фасада, и флюгер на остроконечной крыше двухэтажного строения, выполненного с претензией на прибалтийскую старину. Все это великолепие окружал заповедный хвойный лес, а тропинка от калитки сбегала прямо к небольшому озеру, обрамленному камышами.
Уже рассвело. Вот-вот из-за дальних лесов должно было показаться солнце. В низине стелился туман, и их серебристая "Лада", "девятка", казалось, начала в нем растворяться, теряя четкость очертаний. Нас они заметили сразу, потому скорость набрали максимальную, сколько могла позволить дорога.
– Дай! – потянул я к себе микрофон. – Включи! – показал водителю на громкоговоритель.
– Остановитесь! – как можно внушительнее прорычал я в микрофон. – ГАИ! Приказываю: остановитесь!
Как же, так они и послушались. Только скорость увеличили.
Мой сержант был молодчина, вел наш видавший виды "жигуленок" с уверенностью гонщика-аса, потому мы и держали "Ладу" в пределах видимости до самого шоссе.
Но на асфальте преимущество в скорости сказалось сразу, и мы начали отставать: форсированный двигатель "Лады" нашему, не раз и не два побывавшему в ремонте, конечно же не был ровней.
– Жми, дорогой, ну! – подгонял я раскрасневшегося сержанта.
Тот отмалчивался, только желваки гонял под румяной кожей – злился. И неизвестно на кого больше – на меня или на свою таратайку.
Я включил рацию, надеясь выйти на связь с оперативным залом горУВД. Трубка хрипела несвязными обрывочными фразами, но голоса дежурного по управлению я так и не услышал – чересчур велико расстояние.
