Правда, Тихомировым пришлось просидеть в жидкой болотной грязи, достававшей им до горла, часов шесть, пока не стемнело, но что значили мелкие неудобства по сравнению с конечным результатом – своими спасенными жизнями и восхитительно прекрасными, хорошо сохранившимися монетами эпохи бранденбургских Гогенцоллернов
[39]
из серебра и золота. Однако теперь ситуация смотрелась гораздо хуже, потому как бежать было некуда. Так получилось, что, обустроив палатку в скалах, Тихомировы загнали себя в угол не в переносном, а прямом смысле. Но про это Глеб не думал. Главное узнать, жив ли отец. Если же он только ранен, то нужно сделать перевязку и оттащить его в укрытие. А там видно будет…
Глеб отполз немного в сторону и, спрятавшись за камнями, стал пристально вглядываться в заросли. Откуда стреляли? Это был вопрос, который мог стоить ему жизни. И на него нужно было ответить, во чтобы-то ни стало. Он заметил шевеление в кустах с левой стороны краем глаза. И среагировал мгновенно – быстро прицелившись, Глеб ударил туда сразу из двух стволов – дуплетом. Крупная дробь сбрила массу листьев и мелких веток. А вслед за грохотом выстрела раздался крик боли. Попал!
С молниеносной скоростью перезарядив двустволку, Глеб снова обстрелял кусты, и, не дожидаясь возможного ответа, мгновенно сменил свою дислокацию – переполз за другой камень, поближе к тому месту, где лежал отец. Наверное, те, что подстрелили Николая Даниловича, были ошеломлены залпами из двустволки, потому что ответных действий с их стороны Глеб так и не дождался. Скорее всего, неведомый противник латал свои продырявленные дробью шкуры.
Выждав еще немного, Глеб пополз к отцу. Когда он приблизился к нему вплотную, Николай Данилович шевельнулся. У Глеба даже дыхание от радости перехватило – все-таки жив!
– Сынок…
Язык Тихомирову-старшему повиновался плохо.
– Ты как? – через силу выдавил он из себя.
– Батя, я в норме. Что с тобой?
– Не знаю. В груди… жжет…
– Дай посмотрю…
Глеб осторожно перевернул отца на спину и почувствовал, как больно сжалось сердце – ранение было из разряда очень неприятных. Лишь бы пуля не зацепила жизненно важный орган…
– Что там? – спросил отец
– По-моему, ранение сквозное, – ответил, даже не запнувшись, Глеб. – Жить будешь, я уверен.
– Твои бы слова…
– Сейчас я перевяжу тебя, – решительно сказал Глеб, снимая с себя рубаху.
К сожалению, походная аптечка осталась под землей, в одном из рюкзаков, а идти к палатке было опасно. Поэтому оставшийся в одной майке Глеб разорвал рубаху на полосы и кое-как перевязал все еще кровоточащую рану на груди отца. Одно его радовало – он угадал, что пуля прошла навылет. Похоже, стреляли не из пистолета, а из какого-то мощного оружия, возможно, винтовки.
– И куда нам теперь? – с невольной горечью тихо спросил Глеб сам себя.
Отец услышал его шепот и сказал:
– Волоки меня… в раскоп. Укроемся под землей. Иного выхода нет… Это не случайные люди. Они пришли по наши души.
– Но…
– Никаких «но»! Плиту вернем на место… если удастся. Нет – взорвем вход. Иначе погибнем.
– Понял, батя, понял. А теперь держись…
И Глеб, крепко ухватившись жилистой рукой за ворот джинсовой рубахи отца, потащил Николая Даниловича к виднеющимся неподалеку земляным холмикам, стараясь все время оставлять между собой и зарослями валуны и булыги побольше.
Когда Глеб опустил отца, который от боли потерял сознание, в камеру и стал спускаться туда сам, на вершине холма вдруг началась самая настоящая канонада. Как определил Глеб на слух, палили из винтовок, автоматов и пистолетов. Но ни одна пуля не просвистела над раскопом, чему Глеб здорово удивился. Он не стал разбираться в событиях, происходящих возле древних курганов. Ему было просто недосуг. Ведь вооруженные люди запросто могли забросить в раскоп гранату – как баскетбольный мяч в кольцо. И тогда им точно конец. Поэтому Глеб поторопился затащить отца в подземный коридор, а сам начал с лихорадочной быстротой освобождать утопленные в пол квадраты от камней. Он сомневался, что у него что-нибудь получится, но ему очень не хотелось взрывать вход в подземный храм, дабы не остаться в святилище розенкрейцеров или кого там еще навсегда.
Но Глеб приятно ошибался. Едва был освобожден от груза последний квадрат, как раздалось знакомое шипение, и плита со скрипом медленно поползла по направляющим обратно. Мало того, скальный участок в виде широкого порога сразу за плитой начал подниматься вверх, и Глеб едва успел юркнуть во все сужающуюся горизонтальную щель. Здорово придумано, мысленно восхитился Глеб. Даже если кому-то придет в голову разрушить плиту, за нею он увидит сплошную скалу.
Глеб взял отца на закорки и, согнувшись в три погибели, понес его вниз, в большую пещеру. Николай Данилович не подавал признаков жизни. Глеб был в отчаянии, но ничего не мог поделать. Нужно было быстрее добраться до рюкзака с аптечкой. Но узкий неосвещенный ход не позволял развить большую скорость, и Глеб с тяжелой ношей на спине полз как улитка. Но вот, наконец, он увидел впереди голубое свечение и едва не заплакал от радости. Пещера! Быстрее! Еще Быстрее!!!
Отец, батя, дорогой мой, любимый, как ты? Держись… Держись!
Глеб в мгновение ока распотрошил рюкзак, достал из аптечки шприц с антидотом и сделал укол. А затем наложил антисептическую повязку на обработанную уже по всем правилам рану. Аптечка у Тихомировых была особая. Она предназначалась для любых случаев жизни. В том числе и для тех, когда эта самая жизнь висит на волоске. Лекарства в ней были сплошь заграничные и дорогие. Ну, разве что за исключением бинтов, ваты, йода, зеленки и еще кой чего – по мелочам. Николай Данилович никогда не жалел денег на качественное оснащение своих кладоискательских экспедиций.
Мало того, и он, и сын шесть лет назад прошли по блату курс «молодого бойца», как шутливо назвал Тихомиров-старший ускоренные фельдшерские курсы при мединституте, где готовили медбратьев-контрактников для службы в «горячих» точках страны и мира. Так что, при большой необходимости, каждый из них мог вполне профессионально сделать в полевых условиях даже несложную операцию; например, удалить пулю, неглубоко засевшую в мягких тканях тела.
Глеб, который тогда только начинал бегать по девкам, а потому времени у него всегда было в обрез, долго противился такой идее отца. Но затем привычка к повиновению старшему взяла верх (тем более, что переупрямить Николая Даниловича было невозможно), и он закончил курсы с блеском, лучше, чем родитель. Однако только теперь он понял и мысленно согласился, что отец в этом вопросе был прав на все сто процентов…
Николай Данилович очнулся быстро. Организм у него действительно был железным. Даже большая потеря крови не ввергла его в коматозное состояние.
