Годы, прожитые Коповскими в царской России, а затем Советском Союзе, многое изменили в мировоззрении членов семьи, сильно проредили их численность, и разбросали от Карпат до Владивостока. Но почему-то не повезло младшей ветви Коповских, к которой принадлежал Стах, – их семейку угораздило поселиться в самой, что ни есть, тьмутаракани. И этого Стах не мог простить ни отцу, который пропал, как в воду канул, в девяностом, не дождавшись полного расцвета демократии, ни матери, не разрешившей ему в свое время уехать в Москву, куда его приглашали друзья-спортсмены, впоследствии создавшие «бригаду». Теперь они живут и не тужат (те, что остались в живых), а он перебивается случайными заработками и подачками от ксендза Рудзевича.
Мутный человек этот ксендз…
В отличии от матери, которая души не чаяла в Рудзевиче, сыну было известно гораздо больше о деяниях святого отца. У ксендза было даже не два лица, а три или четыре. В общем, Рудзевич был неплохим человеком: где добрым словом, где молитвами, а где и напоминанием о геенне огненной, он вылечил многих мужиков от пьянства, заставил их работать и кормить свои семьи, помогал больным и бедным. Но с другой стороны его методы умножения числа прихожан не выдерживали никакой критики. И Стаху они были хорошо известны, потому что Рудзевич использовал молодого человека как кнут; сам ксендз выступал в роли пряника.
В принципе, такое разделение обязанностей Стаху нравилось. В особенности тот момент, когда святой отец отпускал ему грехи и выдавал очередную премию зелеными американскими пенёндзами…
Стах, не отрываясь, выпил жбан холодного квасу и пошел к умывальнику, чтобы подставить голову под холодные струи – на похмелье она всегда гудела, как церковный колокол. Проходя мимо окна, он выглянул на улицу… и на этот раз упомянул не Бога, а черта:
– Только нечистого вспомни, а он уже на пороге.
Во двор как раз заходил Рудзевич, и Коповскому с его чугунной головой вовсе не улыбалась перспектива битый час выслушивать поучения и наставления святого отца, касающиеся антиалкогольной пропаганды. Хорошо хоть мать вышла в огород полоть траву.
Как обычно, ксендз начал во здравие, а кончил за упокой:
– … Ничто, сын мой, так быстро не превращает человека в скотину, как наркотики и спиртное, ибо…
Стах болезненно поморщился и непочтительно перебил своего наставника:
– Святой отец, прошу вас отчитать меня, как следует, на исповеди и желательно вечером. Я так думаю, у вас есть ко мне какое-то дело, поэтому давайте по существу.
Рудзевич несколько опешил от такого нахальства и хотел обрушиться на Коповского с упреками, но вовремя вспомнил о миссии, которую навязал ему генерал ордена иезуитов, и прикусил язык. Зачем дразнить гусей?
– И то верно…
Теперь ксендз был сама доброта; его голубые глаза излучали неземной свет, а на круглом упитанном лице словно разлили елей.
– Тебе, сын мой, нужно сегодня – прямо сейчас – встретиться с одним человеком, – сказал он с таинственным видом.
– Зачем?
– Это он сам тебе скажет.
– А нельзя ли перенести встречу на завтра?
– Нельзя! – отрезал ксендз, теряя терпение.
Но тут же взял себя в руки и снова из его уст полился мед вперемешку с молоком:
– Сын мой, от этой встречи зависит твоя судьба. У тебя есть возможность поправить свое финансовое положение и даже – если, конечно, захочешь – выехать за рубеж.
Рудзевич знал, на какие кнопки нужно нажать и что посулить, чтобы Стах протрезвел как можно быстрее и стал более сговорчивым.
– Да ну!? – приятно удивился Стах. – За рубеж – это хорошо. Говорят, там можно жить. И деньги мне нужны. Ну, вы знаете… А кто этот человек?
– Брат по вере, – туманно ответил Рудзевич. – Очень влиятельный человек.
– Ему можно доверять?
– Как мне, – живо ответил ксендз, подпустив в глаза как можно больше честности.
«Тогда ухо нужно держать востро…», – подумал Коповский. Но сказал совсем другое:
– В таком случае я спокоен. Где назначена встреча?
– Возле старой мельницы.
– А… У речки?
– Да.
– Как он выглядит? Это чтобы нам не разминуться.
– Не волнуйся, не разминетесь. Он сам к тебе подойдет.
– Время?..
– Встреча назначена на одиннадцать.
Стах бросил взгляд на часы-«ходики» и, решив, что еще успеет сбегать к ларьку, чтобы выпить пару бокалов пива, попросил, придав лицу соответствующее выражение:
– Святой отец, спонсируйте мне пятьсот рубликов. Пожалуйста. В счет будущих моих подвигов во имя веры.
Рудзевич хотел прикинуться валенком и показать Коповскому кукиш в кармане, но ему вспомнилось выражение глаз генерала ордена иезуитов и он, ни секунды не колеблясь, выдал молодому человеку требуемую сумму. По правде говоря, Рудзевич готов был отдать все свои скромные сбережения, лишь бы никогда больше не видеть ни этого наглого молодца с хищным рысьим взглядом, ни своего высокопоставленного босса…
У ларька было людно. В отличие от прежних – социалистических – времен точка работала бесперебойно, с раннего утра и до ночи. И пиво не разбавляли водой. Никогда и никому, даже тем, кто уже лыка не вязал и не мог отличить пиво от мочи. Но не потому, что старик Жулинский, который заведовал ларьком лет тридцать, был честным, совестливым человеком. Отнюдь. Просто он боялся, что земляки, если он будет химичить, могут взять его под микитки и использовать в качестве футбольного мяча. И защитить его будет некому. А еще он держал марку, что по нынешним временам было верным шагом. Конкуренция…
В отличие от прежних времен, власть в поселке принадлежала не тем, кому положено по штату. Вернее, ее совсем не было – участкового, который закрывался в своей квартире на засов, едва темнело, никто всерьез не воспринимал. Правда, он был местным жителем, а потому не хотел портить отношения со своими земляками…
Стаха встретили приветственными возгласами. Об уважении речь не шла – его побаивались. Стаха нельзя было причислить к бандитам или отморозкам, но все знали, что он очень мстительный и может серьезно осложнить жизнь любому.
У Коповского были дружки – такие же, как и он. В начале «демократизации» страны, когда стали образовываться мафиозные кланы и «бригады», и Стах, и его приятели сначала из-за своей неповоротливости не попали в струю, а затем, когда поезд ушел, оказались на перроне в качестве подметал.
Стах и его дружная команда прихватывали все, что плохо лежало: металлолом, оборудование обанкротившихся предприятий, срезали электрические и телефонные кабели, брали мзду со старушек, которые торговали без разрешения и в неположенных местах, и даже «чистили» подвалы на дачах, где хранились соления, картошка и варенье.
– А-а, Сташек! – Жулинский засиял, как начищенный медный пятак. – Рад тебя видеть. Ходзь ту…
