Стараясь говорить как можно спокойнее, я сказала:
— Я бы хотела ненадолго остановиться в Ламбете. Может быть, Джон проводит меня, а вы поедете в Дартфорд?
— Вы хотите взглянуть на второй гобелен?
— Да, я постараюсь в точности запомнить все, что увижу, и потом обязательно сообщу вам, брат. — Я тоже проверяла свое седло, радуясь, что нашла предлог не встречаться с ним взглядом. Я ждала его ответа, но он молчал.
Я села в седло и наконец взглянула на брата Эдмунда: он стоял рядом со своим скакуном, и глаза его смотрели с такой печалью, что я исполнилась раскаяния.
— Сестра Джоанна, я бы хотел сопровождать вас и быть вам полезным, — очень тихо проговорил он.
Я сделала вид, что распутываю уздечку.
— Как вам угодно, — проговорила я.
Приблизительно час спустя после того, как мы отправились в путь, небеса разверзлись ледяным дождем, и мы были вынуждены искать укрытия. Когда, дрожа от холода, я стояла рядом с братом Эдмундом, который держал поводья наших лошадей, мне вдруг захотелось поговорить с ним откровенно, как прежде. Однако вовсе не про корону: тут наши планы не совпадали самым кардинальным образом. У меня из головы не шло его признание у входа в монастырь Мальмсбери. Я тоже хотела бы сказать ему кое-что, если бы Джон не стоял рядом. Но тот не отходил от нас ни на шаг, и когда дождь прекратился, мы снова двинулись к Лондону.
На сей раз мы ехали другим путем — прямо через центр города, — ведь мы собирались заехать в Ламбет. Мы двигались по Чипсайду, и вокруг нас толпились лондонцы, такие крикливые и шумные, абсолютно не похожие на сельских жителей. Это напомнило мне мрачный майский день, грохочущую по дороге телегу, наполненную пустыми бочками для эля, маленький рынок, где продавали пряности, и испуганную девчушку, бегущую по улице. Путешествие в Смитфилд и ужас сожжения Маргарет все время были со мной, но стоило мне оказаться на Чипсайде, как эти воспоминания буквально обожгли меня, разбередив старую рану.
Когда мы пересекли Темзу и свернули к Ламбету, стало тише. Здесь было несколько верфей, но в остальном — болота, уходящие в холодные, голые поля, за которыми вдалеке виднелись поросшие лесом холмы. Среди деревьев возвышалось несколько величественных особняков. Джон спросил у прохожего, где находится дом Норфолка.
— Говорят, что нужно ехать на Парадайз-стрит, — сказал он, вернувшись к нам. Брат Эдмунд посмотрел на меня долгим взглядом: Парадайз-стрит, райская улица.
Отыскать место с таким необычным названием оказалось нетрудно: следовало всего лишь присоединиться к всеобщему потоку. Почти непрерывная цепочка людей — все молодые и хорошо одетые — направлялась к одному и тому же особняку на этой улице. Кто верхом, кто в роскошных повозках, а некоторые даже в носилках: все они смеялись и перекрикивались, спеша по Парадайз-стрит. С их губ то и дело срывалось имя Говард. Мы двигались по широкой, хорошо ухоженной дороге, и я уже видела особняк Норфолка — большой дом, выделявшийся среди других, он стоял в окружении деревьев с торчащими голыми ветвями.
— Это может сыграть нам на руку, — сказала я брату Эдмунду. — Если у Говардов сегодня большой прием, то нам удастся войти и выйти незамеченными.
— Но разве это не означает, что и сам герцог сегодня дома? — обеспокоился мой спутник.
— Он не из тех, кто любит большие собрания, ибо считает всех в мире недостойными себя, — пояснила я. — К тому же ему перевалило за шестьдесят. Нет, скорее прием устраивает кто-то из младших членов семьи, а она у них очень большая.
Брат Эдмунд взглянул на меня с сомнением, но стегнул лошадь и двинулся за мной по дорожке, ведущей к дому Норфолка.
Мы оставили лошадей на Джона и, стараясь не привлекать к себе внимания, последовали к парадному входу за группой молодых людей. Как я и рассчитывала, холл был набит людьми, и все они, казалось, знали друг друга.
— Вы должны улыбаться, — прошептала я брату Эдмунду. — Для приема у вас слишком мрачный вид.
Брат Эдмунд иронично ответил:
— От меня много чего требовалось, после того как мы покинули Дартфорд, но чтобы радоваться в доме герцога Норфолка? Такую просьбу я никак не могу удовлетворить.
Я услышала взрыв смеха и почувствовала, как кто-то дергает меня за рукав.
Пухленькая, хорошенькая девушка с каштановыми волосами, невысокая и совсем юная — лет четырнадцати, не больше, — сказала:
— Добро пожаловать в Норфолк-Хаус. И кем вы будете сегодня? Монахиней или леди?
Челюсть у меня буквально отвисла от изумления.
— Не смотрите так испуганно, — захихикала девушка. — Вы что, не знаете, зачем вы здесь?
— Мы прибыли на прием, — сказал брат Эдмунд.
— Но кем вы хотите быть на маскараде? — спросила она. — Мой кузен Суррей ясно сказал: вы можете остаться самими собой — леди и джентльменом, — она с сомнением оглядела наши простые, измявшиеся за долгую дорогу одеяния, — или можете нарядиться монахом и монахиней. У нас их тут много. — Она повернулась к брату Эдмунду и улыбнулась, ямочка на ее правой щеке стала глубже. — Костюм монаха вам бы идеально подошел, сэр!
Мы изумленно смотрели на девушку. И тут брат Эдмунд рассмеялся. Плечи его затряслись. Я думала, он разрыдается от смеха, и уже начала волноваться, когда несколько голов повернулись в нашу сторону: узнать, кто это так шумит.
Щеки девушки порозовели.
— Вы смеетесь надо мной? — Голос ее обиженно задрожал.
— Нет-нет, что вы, — заверил ее брат Эдмунд. — Ни в коем случае. — Он глубоко вздохнул и взял себя в руки. — Я с большим удовольствием буду монахом, госпожа… простите, как вас зовут?
Она сделала реверанс:
— Катрин Говард, сэр. Я здесь живу.
Брат Эдмунд поклонился:
— Для меня большая честь познакомиться с членом семьи Говардов.
Девушка снова захихикала:
— Не такая уж и большая. Я далеко не самый важный член семьи. — Она показала на дверь по другую сторону зала. — Там вы найдете костюмы. Сначала будут танцы, а потом представление: мой кузен Суррей написал пьесу для театра масок. И еще будет много вина для всех.
Вежливо помахав нам на прощание, она перешла к следующим гостям.
— Что может быть лучше? — прошептала я брату Эдмунду. — Наденем маскарадные костюмы и найдем гобелен. Долго здесь не задержимся.
Мы разошлись, направляясь в разные комнаты для переодевания. Я сняла зимний плащ, надела поверх юбки и корсажа черный монашеский хабит и замерла. У меня было такое ощущение, что я преступаю через наши святыни, нарушаю традиции. Служанка предложила мне маску, закрывающую верхнюю часть лица, и я повязала ее на свои черные волосы, потом накинула сверху маскарадную вуаль.
Затем я вышла в другое помещение, где выстраивались гости. Из большого зала доносилась веселая музыка. Более половины гостей надели монашеские одеяния. Я увидела трех епископов и даже кардинала в алой мантии.
