— Бросьте, епископ, относитесь к этому веселее! — воскликнул граф Суррей. — Моему отцу так не хватало вашего общества. Нам всем вас не хватало, и теперь мы надеемся, что вы некоторое время побудете с нами и не вернетесь во Францию слишком скоро. — Суррей повернулся к галерее, где сидели музыканты. — Играйте для моего отца-герцога и для могущественного епископа Винчестерского! — приказал он.
Музыка заиграла.
Если бы граф заказал гальярду, нас бы точно разоблачили как самозванцев. Но аллеманда — простой танец. Танцующие выполняют движения один за другим, все пары берутся за руки в центре, а потом двигаются в сторону. Через каждые три шага следует остановиться, подпрыгнуть, выставить перед собой ногу, а потом вернуться в общую цепочку. Достигнув конца зала, танцоры разворачиваются и двигаются в обратном направлении.
Поскольку брат Эдмунд понятия не имел, что нужно делать, то не остановился после трех шагов и врезался в одного из гостей — тот вздрогнул от неожиданности, охнул и сердито посмотрел на моего партнера. Я бросила взгляд на сцену: трое стоявших там мужчин разговаривали между собой и не заметили промашки брата Эдмунда.
Наученный горьким опытом, он в следующий раз не только остановился после трех шагов, но и даже подпрыгнул и выставил перед собой ногу. Брат Эдмунд быстро ухватил суть танца, поскольку был очень музыкальным.
Я разглядывала гобелены, висевшие на стене за спиной брата Эдмунда. Ему, чтобы увидеть полотно, нужно было повернуть голову, но он никак не мог это сделать во время танца.
Да, один из гобеленов явно был изготовлен у нас в монастыре: все признаки дартфордской школы налицо. Таких длинных гобеленов я еще не видела, его наверняка ткали не меньше двух лет. На полотне были изображены женские фигуры, и да — они танцевали, как и упоминала моя двоюродная племянница Мэри Говард. Но по иронии судьбы сейчас, когда вокруг меня все танцевали, выкидывали вперед ноги, пребывали в постоянном движении, я никак не могла постичь, в чем же заключается смысл сюжета. На мой взгляд, это не было похоже на античный миф. Семь молодых женщин подпрыгивали, выстроившись в цепочку. В их танце было какое-то исступление, какая-то чуть ли не злость явственно ощущалась в этих вскинутых к небесам руках.
Мы с братом Эдмундом дошли да конца зала, я протолкнула его вперед, а потом развернула лицом к той стороне зала, где висел гобелен.
— Скажите мне, что вы видите! — перекрикивая музыку, попросила я. — Лично мне это ничего не говорит!
Мы начали танцевать в обратную сторону, по направлению к сцене. Теперь брат Эдмунд уже выучил танец. Его глаза словно приклеились к гобелену. Я молилась, чтобы ему удалось постичь смысл изображенного на картине.
Я отошла от него к середине зала, когда это свершилось — он понял! Брат Эдмунд, глядя на висевший на стене гобелен, вдруг вскрикнул так громко, что его услышала соседняя с нами пара. В этот момент как раз нужно было делать третий шаг, но он замер как вкопанный, а танцор рядом с ним так высоко задрал ногу, что они с братом Эдмундом столкнулись и оба потеряли равновесие. Брат Эдмунд не свалился на пол, но монашеская шапочка упала с его головы, обнажив тонзуру.
— Это как понимать? — насмешливым тоном произнес его сосед. — Вам не кажется, сэр, что в своем маскараде вы зашли слишком далеко? — Внезапно его смех замер: шутник сообразил, что это никакой не маскарад.
Музыканты, ничего не замечая, продолжали играть. Брат Эдмунд рыскал по полу в поисках шапочки. Все головы поворачивались в его сторону, и люди на сцене тоже обратили на него внимание. Я увидела эту шелковую шапочку и нырнула за ней, схватила дрожащими пальцами, кинула брату Эдмунду. Но шапочка не долетела — упала на пол между нами.
— Тихо! — Герцог Норфолк спрыгнул с мостков.
Его сын в смятении дал музыкантам знак прекратить игру. Герцог в одну секунду оказался рядом с нами. Все смотрели в нашу сторону и перешептывались.
— Это что еще за фиглярство? — взревел герцог. — Какой настоящий монах будет танцевать в маскарадном костюме?
Брат Эдмунд снял маску и поклонился герцогу Норфолку.
— Приведите его ко мне, ваша светлость, — раздался громкий голос епископа Гардинера.
— Вы знаете его? — недоуменно спросил герцог.
— Приведите! — выкрикнул Гардинер.
Я уставилась в пол — не могла заставить себя посмотреть в сторону епископа.
Брат Эдмунд спокойно последовал за герцогом. Он делал вид, что меня тут вовсе нет, — это был единственный способ защитить меня. Я еще оставалась в маскарадном костюме — никому не известная.
Герцог подтолкнул брата Эдмунда, чтобы тот быстрее шел к сцене. Они были почти на месте, как вдруг герцог резко остановился.
Потом он развернулся и очень медленным шагом прошел к центру зала, посмотрел на шапочку, все еще лежащую на танцевальной площадке, потом поднял взгляд на меня — даму, которая стояла ближе всех к злополучной детали маскарадного костюма и наверняка только что танцевала с братом Эдмундом.
— А ну повернитесь, — прорычал он.
Я подчинилась и почувствовала, как он своей грубой солдатской рукой сорвал с меня маску.
Никогда не забуду, какое выражение появилось на лице Норфолка, когда он развернул меня лицом к себе и заглянул мне в глаза. В жизни еще не видела такого изумления.
Опять судьба бросила меня в лапы герцога. Я взглянула на сцену: донельзя смущенный брат Эдмунд, а рядом с ним епископ Гардинер — красный как рак, опущенные руки сжаты в кулаки.
Я постаралась не впасть в панику, не показать страха, давно уже поняв, что этой зловещей парочке — герцогу Норфолку и епископу Гардинеру — ни в коем случае нельзя демонстрировать слабость.
«Вот и конец, — думала я, направляясь к подмосткам. — Мы не сможем предложить никакого разумного объяснения своему появлению здесь. Возможно, уже завтра я вернусь в Тауэр». Больше всего я сокрушалась, что втянула в это брата Эдмунда. Я жалела, что не послушалась его и брата Ричарда, а настояла на том, чтобы отправиться сначала в Вардурский замок, потом в Мальмсбери, а теперь сюда. «Ты такая взбалмошная и своевольная девица!» — нередко в раздражении говорила мне мать.
Епископ Гардинер спустился по ступеням и встал рядом с братом Эдмундом.
— Куда мы их отведем? — спросил он герцога.
Прежде чем Норфолк успел ответить, у входа, в другом конце зала, возникло какое-то движение. Личный паж семейства Говардов в волнении вбежал в зал.
— Ваша светлость, она здесь!
— Кто? — прорычал Норфолк.
— Леди Мария!
Мужчины одновременно поклонились, а женщины сделали реверанс, когда в дом Норфолка в сопровождении двух фрейлин вошла старшая дочь короля.
В последний раз я видела Марию Тюдор на Рождественском празднике в Гринвиче, когда ей было три года, а мне — восемь. Теперь ей было уже больше двадцати; ростом она оказалась меньше, чем я предполагала, — едва ли выше юной Катарины Говард, но, в отличие от нее, очень худая. Принцесса была облачена в черное. На шее у нее висело распятие, усыпанное бриллиантами. Я испытала странное чувство: благоговейный страх, но одновременно и желание покровительствовать — ведь ее мать, королева Екатерина, много лет назад просила меня помочь дочери.
