Я тяжело вздохнула:
— В том числе и в поддержку Дартфорда. Но все оказалось напрасно.
— И вот еще что, Джоанна. — Вид у отца был совершенно измученный, но я хорошо знала его. Он отличался упорством — это наша семейная черта — и намеревался рассказать мне все, что хотел, до конца.
— Да, папа?
— Артур не похож на других детей! — В голосе его прозвучало отчаяние.
— В каком смысле? По-моему, мальчик как мальчик, очень симпатичный.
— Ему четыре года, а он почти не умеет говорить. И такой своенравный. Никакого сравнения с тобой: ты в его годы была очень послушной девочкой. Я думаю, бедные Булмеры чуть с ума не сошли, пытаясь его воспитать. Да и мне, честно говоря, тоже досталось.
— Отец, малыш пережил страшные испытания: потерял мать и Булмера, который наверняка любил его как родного. Любовь и терпение — вот что ему нужно, и все будет хорошо.
Слезы облегчения увлажнили глаза отца.
— Спасибо, Джоанна! Хвала Господу и апостолу Петру за то, что я успел вовремя добраться сюда и все рассказать тебе. Я так боялся опоздать.
— Что ты имеешь в виду?
Он сжал мои руки в своих:
— Доченька, я очень болен.
— Не говори так! — воскликнула я. — Ты еще не стар!
Он улыбнулся:
— Дело не в возрасте. Я был ранен на Смитфилде, а пребывание в Тауэре вконец ослабило меня. По пути в Дартфорд я заболел. А недалеко от вашего монастыря буквально свалился с коня.
Мой отец, лучший наездник во всей Англии, упал со своего скакуна? Похоже, дело и вправду очень серьезно.
— Я потерял сознание и замерз бы в снегу, если бы на меня не наткнулся Джеффри Сковилл. Артур сидел рядом и плакал. Малыш никак не мог меня разбудить. Господин Сковилл привел меня в чувство, посадил на коня и доставил сюда. Оказалось, что он так хорошо знает тебя — кто бы мог подумать. Он что, и впрямь был на Смитфилде… и видел там нас обоих? Воистину, Божественное провидение помогло нам с Артуром.
— Послушай меня, отец, — сказала я. — Брат Эдмунд — искусный целитель, лучший из всех, кого я знаю. Он тебе поможет. А я посвящу свою жизнь тебе и Артуру. Сделаю все, чтобы вы оба были счастливы.
Отец раскинул руки:
— Дай мне обнять тебя, Джоанна.
Мы очень долго сжимали друг друга в объятиях. Несмотря ни на что, нам было так хорошо вместе.
Чуть позже я отвела в сторонку брата Эдмунда и горячо сказала:
— Вы должны вылечить моего отца. Обещайте мне.
— Я использую все известные мне средства, сделаю все, что в моих силах, — ответил он. — Вы это знаете, сестра Джоанна. Но я не хотел бы внушать вам ложные надежды. Вы человек достаточно взрослый и сильный, чтобы знать правду. У вашего отца очень больное сердце. И путешествие зимой через всю Англию почти убило его.
— Почему он сделал это? — всхлипнула я. — Разве нельзя было дождаться весны?
— Он хотел поскорее добраться сюда, к вам, сестра Джоанна, — тихо пояснил брат Эдмунд. — Он хотел поговорить с вами, пока еще не поздно. И привезти вам племянника.
— Кого?
Брат Эдмунд посмотрел на меня:
— Разве Артур Булмер вам не племянник?
— Ах да. — Я глубоко вздохнула. — Разумеется, племянник. Двоюродный.
Пять дней провела я с отцом в Дартфорде. Он все это время оставался в лазарете под присмотром брата Эдмунда. Я не отходила от его постели. Однако, несмотря на все наши заботы, бедняга слабел с каждым днем. Поначалу я отказывалась верить в то, что мой отец умирает. Но потом, увы, поняла, что брат Эдмунд прав. Пришло время посмотреть правде в глаза, как бы больно это ни было. Я сама начала разговор с умирающим: предложила воспитать Артура, взять его под свое крыло, когда закроют Дартфорд. И отец благодарно кивнул.
— С тобой мальчик будет в безопасности, — прошептал он.
Мой отец умер вечером 23 февраля 1538 года. Он соборовался, потом тихо уснул и больше не проснулся.
Настоятельница Джоан откликнулась на мою просьбу. Отца похоронили на Дартфордском кладбище, на холме между монастырем и лепрозорием, рядом с братом Ричардом. Многие жители города желали покоиться возле монастыря, чтобы монахини молились за их души, блуждающие по чистилищу, пока их тела медленно обращаются в прах.
И потом еще много дней в церкви монастыря читались молитвы за упокой души сэра Ричарда Стаффорда, младшего сына второго герцога Бекингема, брата третьего герцога Бекингема и отца сестры Джоанны, послушницы Доминиканского ордена.
50
Когда на руках у тебя маленький мальчик, тебе некогда особенно предаваться трауру, печали, сожалению, гневу, размышлениям — времени вообще почти ни на что не остается.
Отец говорил правду: Артур оказался очень трудным ребенком. Он все понимал, но сам говорил очень мало. Этот непоседа ни одной минуты не мог посидеть на месте спокойно: вечно где-то носился, куда-то карабкался, на что-то натыкался, что-то искал и находил, разливал или разбивал. Он сообразил, что теперь я буду самым близким для него человеком, и держался за меня, однако слушался при этом ничуть не больше, чем всех остальных сестер. Несколько большим авторитетом был для него брат Эдмунд, но лазарет, полный хрупких склянок и опасных снадобий, был не самым подходящим местом для Артура.
Лучше всех умел находить с ним общий язык Джон. Он устраивал для мальчика в конюшне игры и даже давал ему несложные поручения. Я чувствовала себя виноватой, когда, не имея возможности сама заниматься единокровным братом, вручала его заботам конюха. Но разве у меня был выбор? Я должна была посещать мессу и молиться, руководить работами в гобеленной. Без исполнения этих ритуалов и обязанностей находиться в Дартфорде вообще не имело смысла.
Настоятельница пошла на невиданное исключение, позволив Артуру жить в монастыре. Винифред переместилась из послушнических покоев в монашеские, и Артур спал со мной. Когда малыш засыпал, он выглядел совершенно иначе: лицо его становилось добрым и спокойным — настоящий ангелочек. Он был очень похож на отца. И разумеется, на Маргарет тоже. В такие моменты я понимала, что никого ближе этого мальчика у меня нет на целом свете. Днем, когда я пыталась воспитывать маленького безобразника, мои чувства к нему были не столь нежными. Но по ночам, глядя на спящего малыша, я знала, что люблю Артура и, если понадобится, без колебаний умру за него.
Третий вторник марта выдался ветреным, небо затянули тучи. Я несколько припозднилась в тот вечер, работая в гобеленной.
Дверь в комнату приоткрылась, и внутрь просунулась голова сестры Элеоноры.
— К вам гость, сестра Джоанна, — сказала она и исчезла, прежде чем я успела спросить, кто решил меня навестить.
Я прошла в локуториум — до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке в этой комнате. С облегчением увидела, что там никого нет, и продолжила поиски в соседних помещениях, но обнаружила только Грегори и настоятельницу, которая работала у себя в кабинете.
