Я попыталась вспомнить, что нам рассказывали в Дартфорде.
— Потому что доминиканцы — наиболее святой орден, сеющий слово Господне и живущий по Его заветам.
Епископ Гардинер улыбнулся:
— Есть вещи, которые с течением времени не меняются. Даже теперь молодые послушницы-доминиканки одержимы гордыней.
Я мучительно покраснела: ведь гордыня считается грехом.
— Простите, епископ Гардинер.
— Нет-нет, это только делает честь вашей настоятельнице. — Он продолжил свой рассказ: — Элеонора Кастильская, супруга Эдуарда Первого, пыталась основать монастырь в Дартфорде, но безуспешно. Лед тронулся только при ее внуке, короле Эдуарде Третьем. Он оплатил строительство из своих собственных денег. И настоял, чтобы четыре старейшие доминиканские монахини были привезены из Франции и стали сестрами-основательницами Дартфорда. Многие в то время не понимали, почему король принимает в этом столь горячее участие. Его старший сын и наследник, принц Эдуард по прозвищу Черный принц, умирал. Англия только что проиграла несколько сражений Франции. Парламент отказался подписать Билль о налогообложении. И тем не менее король был заинтересован в основании Дартфордского монастыря. И не просто заинтересован, он был одержим этой идеей. Между прочим, все иностранные послы отмечали это в своих донесениях. А вы знаете, какова причина?
— Нет.
— Во многих наших монастырях хранятся священные реликвии. Но в Дартфорде ничего такого нет — ни для утешения сестер, ни для того, чтобы привлечь паломников. Верно ли это?
— Да, верно. — Я потерла глаза, чувствуя усталость и недоумение.
— Сестра Джоанна, а разве вам не приходилось слышать, что в Дартфордском монастыре со времен короля Эдуарда Третьего хранится некая необычайно ценная реликвия?
— Нет, епископ, не приходилось.
Гардинер нагнулся поближе, и его глаза вопрошающе вперились в мои.
— Вы уверены? Абсолютно уверены, что в Дартфордском монастыре нет ничего такого особенного?
Я опять лихорадочно искала ответ.
— Сестры на протяжении долгих лет ткали изумительные гобелены. Дартфорд славится ими.
Губы Гардинера искривились. За несколько секунд все его лицо побагровело. На шее сбоку вздулась вена. С силой схватив обеими руками меня за запястья, он произнес совершенно иным — грубым — голосом:
— Неужели вы думаете, что я проделал весь этот путь ради каких-то гобеленов?!
Я была настолько потрясена тем, как внезапно изменился мой собеседник, что не смогла ничего ответить.
Он ухватил мои руки еще сильнее и прошипел:
— Сестра Джоанна, вы когда-нибудь видели корону Этельстана?
[20]
Сердце мое упало. Я попыталась было спешно изобразить недоумение, но по виду епископа поняла, что опоздала.
Он отпустил мои руки и рассмеялся — то был высокий торжествующий звук, похожий на кашель.
— Вы ее видели, вы знаете о ней. Я был прав. Я был прав! Корона спрятана в Дартфорде! Слава Господу в Его милости, я не ошибся! — Он радостно потер ладони. — Когда я узнал, что в Тауэр заключена послушница из Дартфорда, та самая девушка, которая прислуживала Екатерине Арагонской… Когда мне сказали, что она терпеливо снесла побои от Норфолка, а потом попросила принести ей труды Фомы Аквинского, я понял! О, я понял, что получил в руки инструмент! — Епископ Гардинер опустился на колени и сложил ладони в молитве. — Благодарю Тебя, Господи, за милость Твою и великодушие. Все будет исправлено и восстановлено пред очами Твоими. — Он открыл глаза и поднялся на ноги, тщательно отряхнув пыль с белой мантии. — А теперь, сестра Джоанна, скажите мне: где найти корону Этельстана?
— Я прошу прощения, епископ, — спокойно сказала я, — но вы ошибаетесь. Я ничего не знаю об этой короне.
— Еще как знаете, — возразил он. — Это же очевидно. Не забывайте, я по образованию юрист. И чувствую, когда люди меня обманывают. В особенности если это люди, непривычные ко лжи, вроде вас.
Я покачала головой.
Выражение торжества исчезло с его лица.
— Сестра Джоанна, я делаю это, чтобы помочь вам, чтобы помочь всем монастырям.
«Это ложь, — подумала я. — Я не скажу тебе ни слова».
— Где находится корона Этельстана? — повторил он.
— Я не знаю.
— Кто вам говорил о ней в Дартфордском монастыре?
— Никто.
Епископ глубоко вздохнул. Я видела, что он с трудом сдерживается.
— Сестра Джоанна, спрашиваю вас еще раз: где находится корона Этельстана?
Я подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза:
— Честное слово, епископ, я не знаю. Клянусь, что никто в Дартфорде не говорил мне про корону Этельстана. Это чистая правда.
— Сестра Джоанна, я не могу вести досужие разговоры в то время, когда враги наблюдают за каждым моим шагом. В последний раз спрашиваю: что вам известно о короне, которая хранится в Дартфорде?
Я ответила молчанием.
Епископ Гардинер повернулся ко мне спиной, направился к двери камеры и крикнул:
— Выпустите меня! — Все так же стоя лицом к двери, он сказал мне: — Запомните, сестра Джоанна: все неприятности, которые теперь произойдут с вами, вы сотворили своими собственными руками.
Я сидела ни жива ни мертва. Епископ вышел из моей камеры, так больше и не обернувшись.
Я не знала, кто теперь придет ко мне или куда меня отведут. Но молилась, чтобы это случилось поскорее. Я боялась, что не вынесу новых душевных мучений, если опять останусь в одиночестве. Черная тоска навечно поглотит меня.
Господь уже долгое время не отвечал на мои молитвы. Но на сей раз моя просьба была услышана. Не прошло и часа, как в мою камеру явился сэр Уильям Кингстон. Он пришел один.
— Следуйте за мной, сестра Джоанна, — велел он.
Я, не сказав ни слова, двинулась за ним: вниз по лестнице, потом из Бошама на лужайку. Солнце светило так ярко, что я, отвыкшая от его сияния, споткнулась на ступеньках.
Кингстон повел меня в другое квадратное каменное сооружение в южном конце Тауэра. Оно было меньше Белой башни и Бошама.
Войдя внутрь, мы спустились по ступеням, которые переходили в длинный коридор. В конце его, сложив руки на груди, стоял епископ Гардинер. Он уставился на меня пронзительным, сердитым взглядом.
Сэр Уильям подвел меня к моему мучителю и, поклонившись ему, вполголоса заметил:
— Епископ, мне не очень нравится такой поворот событий.
— Мои полномочия позволяют мне сделать это, — раздраженно ответил епископ. Он задумался на мгновение, потом пожал плечами. — Если вы испытываете какие-то сомнения, можете уйти. Я знаю, Кингстон, дело тут не в ваших нежных чувствах. Вы просто боитесь, что на вас возложат вину за возможное нарушение правил.
