Сестра Кристина помогла мне подняться на ноги. Я глубоко вздохнула:
— Я просто не выношу такие истории. Но вы, разумеется, не могли этого знать, сестра.
— Извините, — сказала она. — Я вижу, вы восприняли смерть этих монахинь иначе, чем я.
— Я скорблю по ним. Разве можно воспринимать это по-другому?
— Они своей смертью разделили страдания Христа особенным, самым священным образом, — пояснила сестра Кристина. — Это пламя было очистительным, своего рода разновидностью… — Она замолчала, подыскивая верное слово. — Разновидностью божественного экстаза. Неужели вы не понимаете?
— Не совсем, — призналась я.
Тут наш разговор оборвался, поскольку мы заметили у входа в монастырь какое-то движение. Настоятельница, сестра Элеонора и сестра Рейчел вышли на холодный, мокрый двор без своих черных плащей с корзинками в руках.
— Смотрите! — Сестра Кристина показала на выходящую из леса монастырскую тропинку, по которой приближалась цепочка людей. Дважды в месяц местные жители, из числа самых бедных, приходили получать дары от монастыря. Эта традиция была учреждена много поколений назад. Настоятельница раздавала еду и монетки по другую сторону монастырских ворот.
Мы с сестрой Кристиной незамеченными подошли к монастырю. Созерцание величественного входа в Дартфорд после удручающего зрелища разваливающихся стен лепрозория и остатков древнего монастыря было для моего бедного сердца таким утешением.
Я столько раз проходила мимо каменных статуй королей по обе стороны от входной двери, но теперь задержалась, чтобы разглядеть их повнимательнее. Когда я впервые появилась в Дартфорде, кто-то сказал мне, что обе эти статуи изображают короля Эдуарда III: одна в молодости, а другая — в старости. На статуе справа король был изображен с бородой и в длинном одеянии. Фигура слева — в кольчуге и доспехах; в руке — меч, лицо гладко выбрито.
Я присмотрелась к воину справа. И сказала:
— Постойте, сестра Кристина. Прежде чем мы войдем, я хотела спросить… Вам известна история этих статуй?
— Старик — это король Эдуард Третий, а молодой — его сын, Черный принц. Принц умер еще до того, как открылись двери нашего монастыря.
Я была поражена.
— Как хорошо вы знакомы с той эпохой!
Она пожала плечами:
— Не забывайте, что я выросла в Дартфорде. И еще ребенком приезжала сюда брать уроки. Я знаю об этом монастыре все. — Моя собеседница показала на барельеф, высеченный над входом: — Вообще-то, истории королей я предпочитаю историю Девы Марии.
Я внимательно посмотрела на фигуру Христа, который простер руки над Матерью, склонившей пред Ним голову. Над Ней, глубоко высеченная в каменной стене, виднелась корона. Странно, что я не замечала ее прежде. Она располагалась точно над центром стрельчатой арки при входе в Дартфордский монастырь.
Сестра Кристина проследила направление моего взгляда, и лицо ее просияло.
— Сестра Джоанна, вам тоже нравится эта сцена? Собственный Сын венчает Деву Марию на царство как королеву Небес.
24
Языческий Хеллоуин отмечают 31 октября, День всех усопших верных католики празднуют 2 ноября, а на 1 ноября приходится День всех святых. В детстве я всегда с нетерпением ждала этого праздника. На мессе, которую мы вместе с Маргарет слушали в нашей маленькой семейной часовне, священник рассказывал во всех подробностях о гибели мучеников. Помню, как нас поочередно охватывал то страх, то волнение. Больше прочих мы любили святую Агнессу, девочку-христианку, которую в возрасте двенадцати лет скормили львам под рев толпы в римском Колизее. Мученичество было для нас страшной игрой.
Теперь в Дартфордском монастыре, будучи уже взрослой, я в День всех святых вспоминала мужчин, женщин и детей, которые шли на мучения и преждевременную смерть за истинную веру. Кромвель и его приспешники-еретики люто ненавидели наших святых. Я не могла этого понять.
— В этот день, как ни в один другой, мы вспоминаем мучеников, — речитативом проговорил брат Филипп из апсиды церкви. — И мы почитаем их священные тела, которые стали нашими священными мощами, хранимыми в монастырях и церквях по всему христианскому миру. Как можем мы, низкие и жалкие, понять жертвы тех, кто пролил кровь за Господа нашего Иисуса Христа и Деву Марию? Я взываю сегодня к святому Иерониму — отвори нам глаза. Потому что именно он сказал: «Мы чтим мощи святых, чтобы еще сильнее боготворить Того, Чьими мучениками они стали».
При этих его словах мне захотелось прикоснуться к камням, которые я видела накануне на холме, — камням в фундаменте монастыря Святой Юлианы. Я дрожала, молясь за этих женщин, которые много лет назад выбрали страшную смерть. Рядом со мной сестра Кристина, постанывая от религиозного экстаза, раскачивалась на скамье. Мы не уступали друг другу в силе благочестивого рвения.
После вечерни все разошлись кто куда, чтобы готовиться к завтрашнему празднику. Я встретилась с братом Эдмундом и сестрой Винифред: надо было в последний раз порепетировать в зале капитула. Но мои пальцы дрожали на струнах виуэлы, и я все время фальшивила. А потому с облегчением увидела, что в зал, неся свернутый гобелен, входят Грегори и двое слуг. Мы прекратили играть и смотрели, как они вешают гобелен на стену за головным столом.
Это была одна из самых последних наших работ, законченная накануне Великого поста. Гобелен, иллюстрирующий античный миф о Дафне, взяли на время у владельцев — семьи местного судостроителя. Они не возражали: каждый в Дартфорде был готов услужить лорду Честеру, самому почитаемому жителю города.
— Просто великолепно, — сказал брат Эдмунд, когда пятифутовый гобелен развернули.
Мы с сестрой Винифред переглянулись, довольные его похвалой.
Сюжет гобелена был основан на древнегреческом мифе: речной бог превращает в дерево свою красавицу-дочь Дафну. Сестра Елена всегда сама вносила последние штрихи в изображения человеческих фигур, и на сей раз она превзошла саму себя: красивая светловолосая девушка, за которой наблюдали несколько человек, замерла в прыжке; из ее белых рук прорезались ветки и листья. Сестра Елена для одного лишь леса использовала более двадцати оттенков зеленого. Я знала, что она работает не только с шелками из Брюсселя, но собственноручно красит часть нитей. На берегах реки распускались прекрасные цветы: нарциссы, розы и фиалки. В нижнем правом углу за зарослями водяных лилий и водорослей виднелась голова отца Дафны.
— Осторожнее, идиоты! — закричал Грегори на слуг, которые пытались приладить гобелен на стене. — Вы разве не видите, что вешаете криво?
— Ну что, брат? Полагаю, уже хватит репетировать? — сказала сестра Винифред.
Я тоже отложила виуэлу. Брат Эдмунд не ответил. Он не мог оторвать глаз от гобелена.
— Красиво, правда? — спросила я.
— Да, безусловно, — медленно проговорил он. — Но почему именно история о Дафне? Выбор сюжета представляется мне весьма необычным для монастыря. И уж вдвойне странно, что этот гобелен решили вывесить к поминальному пиру.
