Казаров стоял на перекрестке и смотрел себе под ноги. Его задевали локтями в толчее, но все это было не важно. Он вспомнил, что сегодня надо сделать главное, надо успеть то, что никогда не было сном, а стало его жизнью, его смыслом и самой ее целью. Это же так просто, как же он мог забыть! Вот что надо непременно успеть. Сколько там, на башенных часах? Еще успеет. Еще не поздно. Надо только не опоздать. Старые дыры нельзя латать. Пусть будут новые воспоминания.
Он расправил воротник, отряхнул брюки от уличных брызг, догнал конный империал, что плелся по Невскому черепашьим шагом, и прыгнул на подножку. Все-таки быстрее, чем пешком. Теперь Казаров спешил. Он точно знал, что должен сделать.
* * *
Барышня хладнокровно разбирала учебники. Как будто не было полиции. Полиция же помалкивала, переглядываясь, и не решалась приступить к допросу. Быть может, смущала обстановка. Меньше всего эта комнатка напоминала обитель девушки. Железная кровать с худым одеялом, узкий шкаф, стол в чернильных пятнах, старый маятник, два шатких стула и стопка книг по математике. Ни занавесок, ни зеркал, ни тех милых безделушек, что создают исключительно женский уют. Спартанская обстановка намекала гостям: здесь вам не рады, спрашивайте и убирайтесь.
Да и сама барышня словно закована в броню. По серому платьицу с глухим воротом, туго зачесанным волосам и бледному цвету кожи трудно угадать возраст. Морщин еще нет, но уже старуха. Ни эмоций, ни интереса к жизни. И вся она какая-то серая. Кто же в такое может влюбиться? Размышления Коли были прерваны бесцеремонно.
— Я жду, господа, — сказала Татьяна таким бесцветным тоном, будто спрашивала урок у заядлых двоечников.
Лебедев изобразил страшную гримасу, предоставив юному коллеге разбираться самому. Одного допроса в день вполне достаточно. И так пришлось сдавать размякшее тело на поруки дежурному чиновнику.
— Позвольте, госпожа Мамрина… — начал Коля, но что-то сдавило горло.
Татьяна равнодушно ждала, пока юноша откашляется и прохрипит.
— Когда вы познакомились с барышней Лукиной? — наконец выдавил он.
— Мы не знакомились. Мы приехали вместе на заработки, — последовал точный и бесполезный ответ. Как и вся математика.
— Жили с Лукиной вместе?
— Снимали комнату.
— Когда Зинаида от вас съехала?
— Сто двадцать шесть дней назад.
Аполлон Григорьевич невольно свистнул от восхищения. Его удостоили таким пронизывающим взглядом, что он пробурчал извинения. И не рискнул вынуть леденцы.
— Почему вы разъехались? — спросил Коля, словно бросаясь в атаку.
— У Зинаиды началась другая жизнь, — бесстрастно ответила Татьяна, но все-таки добавила: — Ваши вопросы, господа, очень интересны. Но уже прошло десять с половиной минут, а вы так и не объяснили цель вашего визита.
Коля обратился за помощью к старшему. Великий криминалист сделал вид, что внимательно изучает небо в окошке. Дескать, сам нашел, сам привел, вот и выкручивайся как хочешь. И Коля выкрутился:
— Госпожа Лукина найдена сегодня мертвой в номере гостиницы.
Ничто не дрогнуло в сером лице. Татьяна заложила учебник бумажкой, поместила в стопку и лишь тогда спросила:
— Что с ней случилось?
— А вы как полагаете?
— Я полагаю, господин полицейский, что ее убили.
— Очень интересно, — вставил Лебедев. — Откуда такая уверенность?
— Жизнь, которую Зинаида себе выбрала, должна была кончиться такой смертью, — сказала Татьяна.
— Нам очень важны любые ваши наблюдения, — поспешил Николя.
— Это не наблюдения, это факты, — осадили мальчишку. — Мы приехали в столицу, чтобы учить детей, зарабатывая на хлеб. Хлеб учителя черствый и тяжкий, но это честный хлеб. Зинаида всегда им брезговала. У нее только и было разговоров, что в столице можно хорошо выйти замуж и без приданого. Для меня такие мысли неприемлемы. Мы часто спорили. Я всегда отстаивала свою точку зрения. Но Зинаиду было не остановить. Однажды она заявила, что сделала великое открытие. Я спросила, что же это за открытие. Она сказала, что только теперь узнала: назначение женщины — любовь и удовольствия любви. Важнее этого для женщины не может быть ничего. И эта любовь может приносить много денег. Я сказала, что это психология проститутки. На что Зинаида засмеялась и ответила: лучше быть сытой проституткой, чем голодным учителем. На этом наше общение прекратилось. А через неделю Зинаида съехала.
— Что же тут указывает на убийство? — спросил Коля.
— Погоня за большими деньгами заканчивается плохо. Она хотела получить все, а получила гибель. Именно так Зинаида должна была закончить. Это расплата за беспринципность. Иного окончания этой формулы быть не могло.
— А вы знаете, кого именно нашла ваша подруга?
— Она мне не подруга, — сказала Татьяна так, словно ставила двойку. — Не знаю и не желаю знать, кому она продалась. Какой-то столичный негодяй, расфуфыренный и самодовольный.
Аполлон Григорьевич невольно оправил пиджак, чтобы не быть расфуфыренным, и принял самое строгое выражение лица. Целиком пристойного человека.
— Ни разу его не видели? — из последней надежды спросил Гривцов. — Хоть издали?
— Мне некогда шпионить, мне надо давать уроки. Каждый день. Очередной урок у меня должен начаться через тридцать семь минут. На дорогу следует отложить двадцать девять минут. Делайте вывод, господа.
И полиция сделала. Лебедев заторопился к выходу, а Коля все еще надеялся, что с таким трудом добытая улика не пропадет окончательно. Он медлил, лихорадочно подыскивая вопрос, который поможет делу.
— Кроме вас, у Лукиной были подруги, которые вам известны?
— Меня это не интересовало. Я могу опоздать…
— Зинаида когда-нибудь говорила про некую Марию Саблину?
— Первый раз слышу.
— Зинаиду отравили сильным ядом, а потом повесили, как куклу, на стену, — вдруг сказал Коля. — И бросили в пустом номере. Ее нашли только через три часа, да и то случайно. Так бы висела, медленно сгнивая. Вам ее не жаль?
Мамрина сложила стопку тетрадей в потертую сумочку:
— Мне очень жаль.
— Неужели вам нечего вспомнить, чтобы помочь найти убийцу вашей подруги?
— Все, что я знала, уже сказано… Хотя… — Татьяна остановилась. — В какой гостинице она проживала?
— В «Центральной»…
— Вещи ее находятся в номере?
У Коли вспыхнула искра надежды:
— Все на месте. Что вас интересует?
— Ее учебники. Я бы забрала. Зинаиде они теперь без надобности, а мне пригодятся. Кто-то же должен читать детям словесность.
* * *
Над тарелкой возвышалась горка шоколадных эклеров. Коля, сложив руки наподобие Наполеона Бонапарта перед Ватерлоо, смотрел на них с выражением мрачной издевки, словно испытывая, сколько у него хватит сил.
