— Надо же, — сказал он. — Это ты вовремя сделал. Но все равно не извиняет нанесенного оскорбления, Уивер. Оскорбления, я говорю. Я закажу себе что-нибудь подороже и заставлю тебя заплатить.
Мы взяли по пиву, а Элиас заказал себе хлеба и холодного мяса. Затем подкрепил свои силы щепоткой нюхательного табака, после чего снова принялся за прежнее.
— В будущем, Уивер, если увидишь меня с хорошенькой девушкой, прошу тебя…
— Твое будущее, а также мое и моих друзей зависит от того, что происходит в Крейвен-Хаусе, — сказал я довольно резко. — Что касается тебя, приказы отдаю я. Ты делаешь то, что я велю и когда я велю. И не жалуйся на это. Я не позволю, чтобы твои ненасытные аппетиты погубили нас, не говоря уж о моем дяде и мистере Франко. Ты же неспособен чувствовать опасность под самым своим носом! Тебе кажется, что твоя слабость к прекрасному полу всего лишь забавна, но в нашем случае это чревато гибелью.
Он смотрел в свой стакан, пытаясь справиться с чувствами.
— Да, — наконец сказал он. — Ты прав. Крейвен-Хаус — неподходящее место для поиска удовольствий. И ты прав, что я теряю голову, когда речь идет о женщинах, в особенности хорошеньких.
— Хорошо. — Я похлопал его по плечу, давая понять, что конфликт улажен. — Прости, что погорячился. У меня в последнее время много неприятностей.
— Нет нужды извиняться. Мне время от времени требуется хорошая взбучка. Пусть лучше ее зададут друзья, чем враги.
— Я припомню тебе эти слова, — сказал я с улыбкой, довольный, что конфликт исчерпан. — Расскажи мне о своих более пристойных приключениях.
Не знаю, стоило ему это усилий или сказывалась его непостоянная натура, но его обида была забыта и он тотчас оживился:
— Твой друг мистер Эллершо серьезно болен.
Известие было невеселое, но сообщил он его с улыбкой.
— Французская болезнь?
— Нет, — покачал он головой, — не французская, а самая что ни на есть английская. Сумасшествие.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, Уивер, он считает, что у него запущенный и прогрессирующий сифилис, хотя иногда называет его гонореей, не понимая разницы. Но у него нет ни одного симптома. Я не нашел никаких следов язв, пустул, сыпи или воспаления. Более того, я не нашел никаких следов, что они там когда-нибудь были.
— Ты уверен?
Он жадно отпил из своей кружки.
— Уивер, я провел битый час, ощупывая половой член сумасшедшего толстого старика. Не надо спрашивать, уверен ли я. Я должен выбросить это утро из головы, и как можно скорее.
— Ну и что же ты ему сказал?
— Ты знаешь, что мы даем клятву лечить пациентов, делая все от нас зависящее.
— Ну да. Так что ты ему сказал?
— Поскольку я не давал никаких клятв не делать вид, что лечу здорового человека, считающего себя больным, особенно учитывая, что это его может успокоить, я ему сообщил, что знаю кое-какие снадобья, привезенные недавно с Барбадоса, и что уверен, мол, после их приема симптомы исчезнут. Я сделал ему небольшое кровопускание, очистил желудок и оставил довольно сильное мочегонное. Когда мы здесь закончим, я напишу своему аптекарю и попрошу прислать микстуру, которая должна этого твоего мистера Эллершо успокоить. И поскольку, видимо, он верит в мое лечение, лекарство может привести его нервы в порядок. — Он показал блестящую гинею. — Он оказался довольно щедрым.
— Еще бы. Ты и дальше будешь его лечить?
— Буду делать все от меня зависящее, но он может заволноваться, когда я откажусь дать ему ртуть. А мне не хотелось бы этого делать, ведь его состояние вовсе не требует таких сильнодействующих средств.
— Делай все, что бы он ни просил. Ты должен оставаться его лекарем как можно дольше.
— Ртуть очень действенна против сифилиса, но у нее есть вредные побочные эффекты. Неэтично давать человеку лекарство, в котором он не нуждается, но которое может вызвать у него болезнь.
— А этично позволить себе провести остаток своих дней в долговой тюрьме ради защиты здоровья алчного безумца?
— Ты задал трудный вопрос, — сказал он. — Я сделаю выбор, когда придет время.
Я кивнул.
— Мудрое решение. Но посоветуйся со мной, прежде чем что-либо предпринимать.
— Конечно. А теперь, если позволишь, давай еще раз поговорим об этой девушке. Ты не подумал, что если бы я закрутил с ней любовь, я мог бы бывать там чаще, и нас было бы уже двое, а это лучше, чем один…
— Она французская шпионка, — сказал я, с резкостью пистолетного выстрела оборвав его рассуждение.
И тотчас пожалел о сказанном. Мои знания и воля Элиаса еще могли как-то усмирить его инстинкты хищника, а вот противостоять талантам этой дамы он едва ли сумеет. Я опасался, что, если она проявит настойчивость, все, что он о ней знает, будет написано у него на лице, как чернилами.
Тем не менее я начал, и мне не оставалось ничего иного, как продолжить.
— Элиас, тут какой-то французский заговор. Не знаю, самый ли это злодейский из заговоров против компании, но то, что это заговор, несомненно. Сначала мы узнаём, что какие-то французы инвестируют в мою смерть, словно в какой-нибудь биржевой фонд, а теперь я обнаруживаю, что французская шпионка собирает сведения о компании и обо мне.
Я рассказал ему о своем вчерашнем свидании с мисс Глейд и, хотя я тщательно опустил все подробности, имеющие отношение к чувствам, Элиас слишком давно был со мной знаком и слишком хорошо знал человеческую природу, чтобы не заподозрить неладное.
— Да ты, я вижу, неравнодушен к этой изменнице?
— Она была бы не против, — ответил я.
— Учитывая то, что она красива и очаровательна, тебе трудно сопротивляться.
— Я умею сохранять самообладание, — заверил я его, — и не собираюсь вступать в связь с женщиной, имеющей злой умысел. Не беспокойся на этот счет.
Минуту он разглядывал свои коротко остриженные ногти — явный признак, что собирается сказать что-то неловкое.
— Как я понимаю, ты смирился с тем, что никогда не добьешься успеха у вдовы твоего кузена.
Я удивленно покачал головой:
— Ты что, полагаешь, только мое чувство к Мириам удерживает меня от любви к шпионке-обманщице?
— Я знаю, ты давно влюблен в Мириам Мелбери, она разбила твое сердце вдребезги, но, когда ты задал этот вопрос, я понял, что, вероятно, моя теория не работает.
— Рад это слышать.
— Тем не менее ты вступил в тот возраст, когда мужчина должен найти себе жену.
— Элиас, если бы мне хотелось поговорить на эту тему, я бы навестил свою тетю Софию. Она лучший оратор и раздражает меня меньше, чем ты. Кроме того, она бы еще и накормила меня чем-нибудь вкусным. Более того, я могу упрекнуть тебя в том же самом. Ты тоже что-то не ищешь себе невесту.
