— Это меня мало заботит, — сказал я. — Главное, что знает он. Как вам кажется, вы можете уйти незаметно?
— Думаю, да, — сказал он, но не очень уверенно.
— Боитесь, что у меня ничего не выйдет? — сказал я. — Боитесь, что они меня перехитрят и, если вы сбежите, они отыграются на вашей дочери?
Он кивнул.
— Тогда ждите здесь, — сказал я. — Вам будет все слышно. Только прошу вас спрятаться, пока я за вами не приду. Мне понятно ваше желание защитить свою дочь, и уверен, вы понимаете мое желание защитить вас.
Он снова кивнул.
Я пожал ему руку. Этот человек вел себя так, как мне всегда хотелось, чтобы вел себя мой отец, чему, увы, не было суждено сбыться. Он поддержал меня, когда умер дядя, когда я потерял человека, который был мне больше чем отец. Мистер Франко не был воином и, возможно, не был даже смельчаком, но я уважал его от этого не меньше. Он не был создан для тягот, выпавших на его долю, но стойко справлялся с ними. Он не жалел себя и беспокоился лишь о дочери. Он щадил мои чувства больше, чем свои. Как я мог его не уважать!
Мы обнялись, и я двинулся дальше, полный решимости довести дело до конца.
Мистер Франко был в безопасности, и я отправился в комнату Эдгара. Я осторожно открыл дверь и прошел через гостиную. В комнате царил такой порядок, что она производила впечатление нежилой. Я открыл следующую дверь с еще большей осторожностью и шагнул в темноту.
Как и в гостиной, в спальне почти не было мебели, и она казалась нежилой. Я направился к постели, собираясь зажать Эдгару рот так же, как мистеру Франко, только, возможно, на этот раз погрубее. Но мне не удалось этого сделать, так как постель оказалась пуста. Кровать была расстелена, но в ней никого не было. Это могло означать только одно: Эдгар знал, что я в доме.
Я собрался броситься назад в комнату Франко. Несмотря на его тревогу за дочь, моей главной задачей было вывести его из этого дома невредимым. У этих французских шпионов не будет времени на месть. Или их схватят, или они пустятся в бега. Габриелле ничего угрожает.
Но, повернувшись, я увидел перед собой темный силуэт. Я сразу понял, что это Эдгар. Он стоял, раздвинув ноги, в одной руке у него был пистолет, в другой кинжал.
— Тупица-еврей, — сказал он, — я слышал, как ты вошел. Медведь и тот наделал бы меньше шуму.
— Большой медведь или маленький? — спросил я.
— Думаешь, сможешь выпутаться?
Я пожал плечами:
— Почему бы и нет.
— В этом твой главный недостаток, — сказал он. — Ты слишком самоуверен и не допускаешь мысли, что кто-то может быть умнее тебя. Теперь отвечай, зачем ты сюда пришел. За чертежами?
— За тобой, — сказал я. — Побывав у Мамаши Клэп, я понял, что меня обуревают желания, которых я не в силах побороть.
— Пустая болтовня тебе не поможет. Я знаю, ты пришел за чертежами станка. Думаешь, мне нужен Франко? Он может прятаться или бежать, если хочет. Лучше, если бы сбежал. Меня интересует, кто тебя послал. Что известно британским агентам? Кобба схватили или ему удалось бежать? Можешь ответить здесь, иначе я отведу тебя наверх. Мы разбудим Хаммонда, а он уж найдет способ вызнать то, что ему надо.
Я ничего не мог сказать об умении мистера Хаммонда допрашивать. Но меня страшно обрадовало, что Эдгар сам сказал именно то, что я хотел узнать. А именно — что Хаммонд все еще спал.
— Тебе кто-нибудь говорил, — сказал я, — что ты удивительно похож на утку? Дело в том, что я всегда любил уток. Когда я был маленьким, один добрый родственник принес мне утку в подарок. И вот через столько лет я встречаю тебя, точную копию той утки, и думаю, нам не остается ничего другого, как стать друзьями. Полно, давай бросим оружие и найдем какой-нибудь прудок, где я буду есть хлеб с сыром на бережку, а ты славно порезвишься в воде. Я поделюсь с тобой хлебными крошками.
— Заткни свой грязный рот, — грубо ответил он. — Ты ответишь Хаммонду на все его вопросы, если у тебя в ноге будет свинцовая пуля.
В этом я не сомневался.
— Минуточку. В жизни уток есть три момента, которые чрезвычайно важны для нашей нынешней ситуации. Во-первых, утки на удивление заботливые и нежные мамаши. Во-вторых… — начал я, но договаривать не было необходимости.
Первого было достаточно, ибо я воспользовался советом мистера Блэкберна, которой просветил меня относительно риторической силы перечисления. Я сказал Эдгару, что в моем перечислении будет три пункта, и он ждал оставшиеся два. Так у меня появилась возможность удивить его кое-чем.
На этот раз я удивил Эдгара, лакея и французского шпиона, мощным ударом в живот. Конечно, я бы с большим удовольствием ударил его в нос или в рот, чтобы потекла кровь и вылетели зубы, но в ударе в живот есть одно преимущество — получивший его человек сгибается пополам. А значит, даже если он выстрелит, стрелять он будет вниз, а не вперед.
Но он не выстрелил, и хотя не выпустил пистолет из рук, я сумел завладеть им прежде, чем Эдгар упал. Я положил пистолет в карман и, когда лакей попытался подняться, ударил его ногой, на этот раз по ребрам. Он откатился по скользкому полу на несколько дюймов и выронил кинжал, которым я тут же не преминул воспользоваться, чтобы срезать несколько кусков шнура с балдахина Эдгаровой кровати. Как догадался мой читатель, привыкший мыслить практично, шнуром я связал Эдгару ноги и руки. По ходу дела я еще несколько раз ударил его в живот, не из жестокости, а чтобы он не смог позвать на помощь, пока я не вставил ему в рот кляп.
Наконец я отрезал кусок ткани и использовал его как раз для этой цели. Когда Эдгар был полностью обезврежен, я выпрямился и склонился над ним.
— Самое смешное в том, — сказал я, — что ты уверял, будто болтовня мне не поможет. Что касается твоей дальнейшей судьбы, не вижу необходимости что-то еще делать. Ты, вероятно, задаешься вопросом, сообщу ли я королевским курьерам, что ты здесь. Отвечу — нет, не сообщу. Кривой Люк и остальная братва будет в доме завтра, они решат, что с тобой делать.
Эдгар застонал и стал извиваться, пытаясь высвободиться, но я ушел, не глядя на него.
Еще один этаж и еще одна спальня. Все прошло быстро и гладко. Как я и думал, Хаммонд спал, и справиться с ним было несложно. Я схватил его одной рукой за подбородок, а другой приставил кинжал Эдгара к его груди и чуть надавил, чтобы проколоть кожу и выступила кровь, не более того. Хаммонд скривился от боли.
— Отдайте мне чертежи, — сказал я.
— Ни за что. — Его голос оставался спокойным и ровным.
Я покачал головой:
— Хаммонд, вы сами меня выбрали. Вы знали, кто я такой, когда втягивали в свои махинации. Значит, понимаете, что я сделаю. Я отрежу вам пальцы, выколю глаза и вырву зубы. Не думаю, что вы вынесете подобные муки. Я считаю до пяти, и потом увидим.
Я бы исполнил обещания, и он, должно быть, знал это, так как даже не стал ждать, пока я начну считать.
