— Да. Наверное. Если Пернилле ему говорила.
Она не знала, что еще придумать.
Вагн Скербек взял ключи от машины:
— Так я поехал. Я найду его. — И буркнул под нос, обращаясь скорее к самому себе, чем к ней: — Мне не впервой.
Поуль Бремер сидел перед лидерами политических групп и настаивал на том, чтобы в ближайшее время было проведено официальное расследование поведения Хартманна.
— Я всегда восхищался Троэльсом, он трудолюбивый и умный политик. Но сейчас все улики против него, а он, похоже, не в состоянии предоставить внятных объяснений. Все это крайне печально… — Бремер посмотрел на каждого из них, задержав взгляд на Хольке дольше, чем на остальных. — У нас нет иного выхода. Мы должны проголосовать за то, чтобы он предстал перед избирательной комиссией. Он обязан объясниться.
— Против Хартманна не выдвинуто обвинений, — заметил Хольк. — Пусть этим вопросом занимается полиция.
— Мы все знаем Троэльса. И все прекрасно к нему относимся…
— Если бы Хартманн публично обвинил учителя, как вы хотели, то весь городской совет сейчас был бы перед судом, — добавил Хольк. — А теперь вы хотите, чтобы мы обвинили его самого.
— Я знаю Троэльса дольше, чем любой из вас. Мне понятны ваши чувства, поверьте. — Улыбка политика вспыхнула на его лице. — Я также понимаю сложность вашего положения, ведь вы практически заключили с ним альянс. — Он обошел стол и, дойдя до Холька, похлопал его по плечу. — Не так ли, Йенс? Но забудем о наших партийных разногласиях, наш долг поддерживать у населения уверенность в безупречности политического строя. Давайте спросим у самих себя: как долго мы готовы терпеть эту ситуацию, когда столь видного члена нашего совета чуть ли не ежедневно допрашивают в качестве подозреваемого по делу об убийстве? Если бы нам…
Распахнулись двери, и в помещение ворвался Хартманн:
— Прошу прощения, я не помешал?
— Вас не приглашали, Троэльс.
— Нет, — ядовито усмехнулся Хартманн, — я и не ожидал приглашения. Хотел только уточнить: вы, случайно, не забыли сообщить собравшимся, что полиция теперь ведет расследование здесь, в ратуше? Вы сказали, что подозрение падает на правительственных чиновников? Что к вам также приходили с вопросами?
Бремер пытался удержать позиции:
— Это закрытая встреча. Вы были предметом обсуждения, поэтому вас и не пригласили.
Хартманн оглядел группу людей, сидящих за столом:
— Если у вас есть вопросы, задавайте их. Не слушайте этого старого плута. Спрашивайте меня!
Бремер рассмеялся.
— Ну, если это то, чего хочет народ! Давайте, выскажитесь. Пока у вас есть такая возможность.
— Я знаю, вы обеспокоены тем, что происходит и как это может повлиять на мнение общественности о всех нас. Но ставить перед избирательной комиссией вопрос о дисквалификации моей кандидатуры бессмысленно. Я не имею отношения к расследуемому делу…
— Об этом мы узнаем от полиции, — вставил Бремер.
Его телефон зазвонил. Он отошел, чтобы ответить на звонок, потом направился к факсу в углу кабинета.
— Кто-то покупал услуги Олава Кристенсена и его молчание, — продолжал Хартманн, — за счет средств городского бюджета. Сейчас это предмет полицейского расследования.
Бремер возвращался от факсового аппарата к столу и внимательно читал полученное сообщение. Речь Хартманна была в полном разгаре.
— Мэр не счел нужным упоминать о вышеизложенном, хотя был прекрасно обо всем осведомлен. Он хочет избавиться от меня, чтобы выиграть выборы.
— Ах, Троэльс, — проговорил Бремер. — Вы так громогласно обвиняете других, но когда приходит время отвечать за себя, вы немы как рыба.
— Я не…
— Мы проследили, откуда Олав Кристенсен получал деньги. — Он помахал перед собой только что полученным факсом. — Филлип Брессау нашел основание для платежей, спрятанное среди документов за прошлые годы. Вот копия, и он уже уведомил обо всем полицию. Ну как, довольны вы теперь тем, как я излагаю факты?
Он положил листок на стол, чтобы все могли ознакомиться.
— Это верно, что деньги перечислялись из средств города, — добавил он. — И предположительно, они были оплатой за подготовку отчетов о состоянии окружающей среды. Для городских школ. Деньги за так называемые консультации выплачивались напрямую из бюджета департамента образования.
Хартманн выхватил бумагу из рук читавшего ее Йенса Холька.
— Какой-то вздор! Во-первых, я не знаю всех тех, кому платят из нашего бюджета! Так же как и вы не знаете. Абсурдно обвинять меня в этом. — Хартманн оказался не готов к такому повороту и «поплыл». — Это ошибка. Полиция все выяснит.
Сидящие вокруг стола политики молчали и старались не встречаться с ним взглядом.
— Если бы я использовал этого человека, — крикнул в отчаянии Хартманн, — разве стал бы я платить ему из денег департамента? Документ сфабрикован.
Бремер занял свое место во главе стола и снисходительно слушал сбивчивые попытки Хартманна оправдаться.
— Это подделка, — повторил Хартманн тише. — Как и все остальное. С самого начала… Йенс…
Он протянул руку к Хольку.
— Ты же знаешь, я не играю в такие игры!
Хольк не шелохнулся.
— Кто-то подменил документы. Здесь кто-то…
Дверь снова открылась. На пороге появился Майер с кислым небритым лицом и большими ушами.
Все обернулись к нему и молча ждали, что последует.
— Ради бога… — начал Хартманн.
Майер побарабанил по блестящей древесине створки.
— Пора на выход, Троэльс, — сказал он.
У выхода уже собралась толпа репортеров. Слепили фотовспышками, оглушали вопросами. Майер велел самому шустрому оператору исчезнуть. Свендсен положил на затылок Хартманна ладонь, когда заталкивал политика в патрульную машину, припаркованную в мощеном дворе.
Риэ Скоугор и Мортен Вебер остались у ворот, когда стая журналистов помчалась вслед за синим автомобилем с белой надписью «Полиция» на борту. Хартманн ссутулился на заднем сиденье, пока его везли в Управление полиции — опять.
— На этот раз, Хартманн, — обернулся к нему Майер, — вам придется выложить нам всю правду или провести веселую ночку в камере.
Тем временем в ратуше, в зале для заседаний, Бремер подошел к Хольку, который стоял у окна с сигаретой во рту и наблюдал за царившей у входа суматохой.
— Если хочешь что-то значить в политике, Йенс, — шепнул он на ухо Хольку, — ты проголосуешь за меня.
Хольк был бледен и встревожен. Он жевал потухшую сигарету и ничего не говорил.
— А если ты умен, то заставишь и остальных членов вашего так называемого альянса с Хартманном поступить так же. Я мог бы прямо сейчас распустить все ваши партии и править здесь единолично.
