— На самом деле мне все равно, Хартманн. Я прошу вас о помощи. Если у меня получится, то вы сможете выбраться отсюда и продолжить свои игры в ратуше, пока мы будем искать убийцу Нанны Бирк-Ларсен.
— Ничего вы не знаете, — выдавил он.
— Не знаю? Все было в вашем ежедневнике. Когда ваша жена заболела, доктора сказали, что ей нужно пройти курс лечения. Она отказалась, потому что была беременна и знала, что лекарства могли повредить ребенку. И тогда…
Теперь он смотрел на нее, и она подумала, что впервые видит Троэльса Хартманна испуганным.
— Должно быть, вы считаете себя виноватым. И чувство вины не отпускает вас ни на день. Что, если бы вы согласились? Она была бы жива. Может, и ребенок остался бы жив. А если нет, то у вас был бы шанс попробовать еще.
Голубые глаза Хартманна вспыхнули гневом.
— Да, вы считаете себя виноватым, — продолжала Лунд. — И в ту ночь вы поняли, что, как бы ни преуспели в вашем драгоценном пустом мире, заключенном в стенах ратуши, ваша жизнь и ваша любовь никогда не вернутся. И вы сдались. — Лунд кивнула своей логике. — Сильный, бесстрашный, порядочный Троэльс Хартманн проиграл битву своим демонам. И память об этом так вас пугает, что вы предпочли сгнить в тюрьме, чем признаться. Итак… — Она откинулась на спинку стула, улыбаясь ему. Довольная, что наконец-то в этом клубке из никуда не ведущих версий хотя бы одна линия достигла финала.
— Итак, вы поможете мне?
Она ждала, но напрасно.
— Вы обманываете себя, думая, что вам есть что терять. Нечего, Троэльс. Поверьте.
Майер получил список белых автомобилей, которые регулярно ставят на парковке городской администрации. Лунд приняла таблетку от головной боли и не стала смотреть список. Она вся выложилась при встрече с Хартманном, соединила все точки, дала ему об этом знать. И ничего не изменилось. По-прежнему путь к убийце Нанны Бирк-Ларсен был сокрыт тьмой.
Если не хочет говорить, то пусть гниет в тюрьме.
— Я проверил записи на выезде, — продолжал Майер. — Одна похожая машина выехала из гаража сразу после того, как Олав поговорил с Бремером.
Она взялась листок с перечнем машин:
— Какая?
— Вторая сверху.
— Филлип Брессау. Это же личный секретарь мэра. Что мы о нем знаем?
— Жена, двое детей. Правая рука Бремера.
— А машина?
— С тех пор на парковке не появлялась. На работу Брессау приехал на машине жены.
— Брессау…
Она встала, потянулась за сумкой.
Пять скорбных фигур у небольшой ямы, рядом на зеленой траве кучка выкопанной коричневой земли. Холодный и ясный зимний день. Среди голых деревьев хлопают крыльями голуби. Антон и Эмиль в черных зимних куртках, Пернилле, бледная и строгая, в бежевом плаще, одетая слишком ярко Лотта.
Старший смотритель кладбища был в зеленом рабочем костюме и резиновых сапогах. Он держал в руках бирюзовую урну.
Такую маленькую. И внутри ничего, кроме горстки пепла.
— Желаете сами опустить ее? — спросил он.
Пернилле взяла урну, нагнулась, положила ее в яму дрожащими руками.
Поднялась. Осмотрелась. Ей казалось, что все это сон.
— Там Нанна? — спросил Антон.
— Да, — ответила Лотта. — Теперь она прах.
— Почему?
Лотта не знала, что сказать.
— Потому что… так легче попасть на небо.
Мальчики переглянулись и нахмурились. Им никогда не нравились сказки, которые рассказывала Лотта.
— Разве не так, Пернилле?
— Что?
Лотта попыталась улыбнуться.
— Да, — кивнула Пернилле. — Все так.
— Когда приедет папа? — спросил Эмиль.
Смотритель кладбища принес большой венок с короной из роз.
— Чуть попозже, — сказала Лотта.
— А почему не сейчас?
Пернилле смотрела на венок.
— Что это? Я этого не заказывала.
Мужчина пожал плечами, уложил венок возле урны с прахом.
— Прислали сегодня утром.
— Кто?
— Я не видел карточки.
— Красивый, — вставила Лотта.
Пернилле мотала головой.
— Мы должны знать, от кого этот венок.
Лотта принесла несколько белых роз. Она дала племянникам по одному цветку и велела положить рядом с урной. Дети послушно сделали это, маленькие черные фигурки в ярком солнечном свете. Они могли бы сейчас играть на берегу Эресунна.
— Молодцы, — похвалила она их.
Пернилле оглядывала кладбище: небольшой квадратный пруд, заросший водорослями, заваленный гниющими ветками; надгробия, покрытые лишайниками. Отовсюду несло тлением. К горлу подкатывала тошнота.
Тогда она снова нагнулась, достала громоздкий венок и отдала его обратно смотрителю.
— Унесите его. Он мне не нужен.
Лотта смотрела на траву. Мальчики испуганно замерли.
— Мне не нравится это место, — сказала Пернилле. — Должно быть что-то получше…
Мужчина в зеленом костюме с венком в руках выглядел смущенным.
— Но вы сами выбрали его.
— Я не хочу хоронить ее здесь. Найдите другой участок.
— Пернилле, — произнесла Лотта, — это хорошее место. Мы все согласились. Тут красиво.
Возвысив голос, Пернилле Бирк-Ларсен повторила:
— Я не хочу этот венок. Я не хочу этот участок.
— Я ничем не могу помочь, — сказал смотритель. — Если вы хотите поискать другое место, обратитесь в администрацию кладбища.
— Сами обращайтесь в администрацию! Я платила вам, а не кому-то еще.
Она отвернулась и уставилась на пруд. Гнилая древесина. Водоросли. И человек в красном, шагающий по дорожке.
Вагну Скербеку хватило одного взгляда на Пернилле, после чего он сразу направился к Лотте.
— От него были известия? — спросил он.
— Нет. Где он?
Он искоса глянул на женщину у пруда.
— Прислали венок без карточки, — шепнула Лотта. — Вот она себе и напридумывала. Не знаю…
Скербек взял венок, подошел к краю воды.
— Пернилле, это от нас. Мы с Руди собрали в гараже деньги. Прости, мы не знали, что написать, поэтому отослали без карточки.
Она безучастно смотрела на него.
Он протянул ей лавровый венок с короной из роз.
— Это от всех нас.
Она покачала головой и опять направила взгляд в мертвую воду.
