Она развернулась и ухватилась за край раковины, пытаясь думать, пытаясь успокоиться.
— Сара… — Он подошел к ней, прикоснулся к ее плечу, но тут же убрал руку, словно передумал. — Я люблю тебя и беспокоюсь о тебе. Я не хотел, чтобы это дело стояло между нами…
Лунд повернулась и посмотрела на него.
— Что ты сделал потом? — спросила она.
— Записал свои впечатления и передал Бриксу.
Она зажмурилась, как от боли:
— Бриксу? Не мне?
— Мы тогда не разговаривали друг с другом. Я злился на тебя. Я не мог…
Лунд кивнула:
— Не мог.
Она собрала папки и фотографию, запихала как попало обратно в сумку.
— Сара…
Лунд оставила его на кухне, с вином, спагетти и своей матерью.
Незапланированной оказалась встреча Хартманна с Гертом Стокке, администратором департамента, который возглавлял в городском совете Хольк. Скоугор тоже присутствовала.
Стокке был высоким мужчиной около шестидесяти лет, в строгом сером костюме, с невыразительным умным лицом, лысый как колено и увертливый как угорь.
Он вошел, посмотрел сначала на Скоугор, потом на Хартманна и сказал:
— Я предпочел бы, чтобы наша встреча осталась в тайне. Не люблю приходить в ратушу по воскресеньям. Начнутся разговоры…
— Спасибо, что пришли, Герт, — гостеприимно улыбнулась Скоугор и проводила его к дивану.
— Вы отдаете себе отчет в том, на какой риск я пошел?
— Да, конечно. — Она глянула на Хартманна. — И мы признательны вам за это.
— Что ж…
Стокке проработал в городском совете больше двух десятков лет. Три года назад его назначили администратором департамента, главой которого был Хольк.
— Разумеется, по долгу службы у меня был доступ ко всем документам, касающимся расходов и бюджета. Это деньги государственной казны, и очень важно держать все под контролем, хотя мою работу часто недооценивают, так сказать.
Хартманн не скрываясь посмотрел на часы, потом кинул недовольный взгляд на Скоугор.
— Я отвлекаю вас от дел? — спросил Стокке.
— Расскажите нам о Хольке, — попросила она.
— Очень холодный человек, сухарь. Правда, этим летом неожиданно изменился. Всегда был такой пунктуальный, дотошный, даже неприятный, зато работу выполнял добросовестно. — Он пожал плечами. — И вдруг стал отлынивать.
— В каком смысле? — спросил Хартманн.
— Например, однажды взял выходной. Сказал, что заболел ребенок. А потом мне позвонила его жена, спрашивала, где он. У мужчин бывают романы. Но это не мое дело.
— Зачем я это слушаю, Риэ? — воскликнул Хартманн. — Все это не ново. Хольк мертв. Мне надо готовиться к пресс-конференции. — Он поднялся из-за стола.
— Герт, — сказала Скоугор, — вы знали, что у Холька роман и что он пользуется нашей квартирой?
Хартманн остановился в дверях.
— Я знал, что у него роман, — согласился Стокке. — Но насчет квартиры не был уверен. Не до конца. Ходили какие-то слухи. Однажды я хотел передать ему бумаги на подпись, и он попросил прислать их на Сторе-Конгенсгаде.
— Господи, — выдохнул Хартманн.
— Откуда я мог знать? Может, он там с вами встречался.
— Вы знали, что он бывал в нашей квартире? — Хартманн был вне себя. — Вы понимаете, что из-за вашего молчания меня бросили за решетку? Какого черта вы не сказали…
— Я сказал Бремеру, — быстро ответил Стокке. — Ему все было известно. Он мэр, к кому, как не к нему, следует…
— Бремеру?
— Да, еще несколько месяцев назад. Как только я все узнал, я сразу попросил о встрече. Бремер сказал, что во всем разберется и сам поговорит с Хольком.
— Когда это было?
— В мае. Или в июне. Это же Бремер, мэр как-никак. Если он сказал, что разберется, как я могу не поверить? Не смотрите на меня так, Хартманн. Я же здесь, не забывайте.
В коридоре послышались быстрые шаги. В дверь заглянул обеспокоенный Мортен Вебер:
— Троэльс, опоздаешь на экзекуцию. Журналисты уже собрались. Бремер хочет поговорить со всеми перед началом. — В кабинете стояла такая напряженная тишина, что Вебер почуял неладное. — Герт? А вы какого черта здесь?
У Яна Майера были гости. В кабинете сидели его жена и три дочки: семи, пяти и двух лет от роду. Они принесли ему две новые полицейские машинки и увлеченно играли ими на папином столе.
— Давайте все вместе поужинаем в ресторане, сегодня же воскресенье, — предложила жена.
Он держал на колене старшую девочку, обнимая ее за спину.
— Я бы лучше побыл с вами дома, если можно.
— Ладно, — согласилась она. — Дома так дома.
— У нас ведь есть дома еда? — Он заговорил громким мультяшным голосом: — Я хочу много мяса и много мороженого. А потом конфеты и кока-колу. А потом… потом… опять мяса!
— Можем по пути заехать за пиццей…
За стеклом возникла знакомая фигура — Лунд. На строгом лице тревога. Она остановилась возле двери, но не вошла.
— Подождите меня здесь, — попросил Майер. — Мне нужно сказать пару слов кое-кому по работе. Я быстро. — И выскочил в коридор.
— Что случилось, Лунд?
— Я не знаю.
Она прикоснулась к голове. Он взглянул на ее пальцы:
— У вас кровь идет. Надо снова швы накладывать, врач ведь говорил…
— Мы должны вернуться на канал. Мне кажется, там есть что-то еще.
— Лунд…
Дети махали ему с другой стороны стекла, изображали руками, будто едят. Жена уже не казалась такой счастливой.
— Я расскажу все по дороге.
— Нет, скажите сейчас.
— Я не сумасшедшая, Майер.
Он только приподнял одну бровь.
— Там должно быть что-то еще, — повторила она. — Поехали.
Лунд вела машину, Майер сидел рядом и читал документы, которые она взяла с собой. По радио шли новости: Хольк застрелен при задержании, полицейский захвачен в заложники, Брикс заявил о закрытии дела Нанны Бирк-Ларсен. Также упоминались слухи о том, что политики муниципалитета намерены заключить перемирие, чтобы объединенными усилиями справиться с последствиями скандала, разразившегося в самой их гуще.
Он долго смотрел на фотографию кулона, который нашли в кулаке Нанны. И на черно-белый снимок Метты Хауге, сделанный двадцать один год назад.
— Они абсолютно одинаковы, — сказала Лунд. — Вы так не думаете?
— Похожи. Почему вы обратили внимание именно на это дело?
