— Когда вы оставите Тайса в покое? — воскликнул Скербек. — Он уже и так натерпелся…
— Мы хотим задать вам несколько вопросов, Вагн.
Удивленно раскрыв глаза, он вышел вперед, встал рядом с Бирк-Ларсеном:
— В чем дело, Тайс?
— Хотят о чем-то тебя расспросить.
— О чем?
Майер перебил их:
— Вы поедете с нами.
— Зачем?
— Садитесь в машину, или мы арестуем вас. Пока у вас есть выбор.
В недоумении Скербек посмотрел на Бирк-Ларсена:
— Это шутка или что?
— Это не шутка, — сказал Майер. Он посмотрел на свои часы. — Сейчас десять тридцать семь. Вы арестованы. — Он засунул руку в задний карман, вытащил пару наручников, помахал ими перед Скербеком. — Вы этого хотите?
— Эй, полегче, что горячку-то пороть.
Из квартиры по лестнице спускалась Пернилле.
— Что происходит? — спросила она.
— Понятия не имею, — нервно отозвался Скербек. Увидев, что Майер вновь взмахнул наручниками, он заторопился к выходу. — Иду, иду.
Высокий человек все еще прятался в темном углу застекленной конторы. Лунд хотела подойти к нему, но Майер терял терпение.
— Если будут новости, — обратился он к Пернилле, — мы позвоним.
Хартманн давал пресс-конференцию. Черный костюм, черная рубашка, черный галстук.
— Против господина мэра выдвинуто крайне серьезное обвинение. Он был осведомлен о преступных действиях Йенса Холька, Герт Стокке зафиксировал это в протоколе их встречи. — Он поднял бумаги, найденные Риэ Скоугор. — Вот доказательство, мы разошлем вам копии. Поскольку Бремер скрыл имеющуюся у него информацию, я был дискредитирован. Но что более существенно, город Копенгаген был введен в заблуждение человеком, который был избран его главой. Бремер осознанно направил полицейское расследование в ложное русло. Он скрывал известные ему улики против убийцы и допустил, чтобы полиция напрасно тратила свое время и наши средства. И все это лишь ради личной политической выгоды. — Хартманн обвел взглядом зал. — Мы заслуживаем лучшего. И мы достигнем лучшего. Я уведомил полицию о действиях Поуля Бремера.
— Как отреагировала полиция? — выкрикнул один из журналистов.
— Будет заведено дело. Я сожалею о том, что нормальное течение предвыборной кампании вновь нарушено.
— Будут ли ему предъявлены обвинения?
— Это решать полиции.
Эрик Салин — сияющая лысина, сияющая улыбка — был в первом ряду.
— До выборов остается пять дней, Хартманн. Вы не считаете свое положение безнадежным?
Все затихли, ожидая ответа.
— Пусть решают избиратели, — сказал Хартманн. — Спасибо.
Через полчаса он в своем кабинете смотрел по телевизору интервью с Бремером. Реакция мэра была предсказуема.
— Это все ложь, — говорил мэр в прямом эфире. — Я никогда не имел этого разговора с Гертом Стокке. Это так называемое приложение — подделка. Оно было сфабриковано специально с целью опорочить меня.
— Кем сфабриковано — Троэльсом Хартманном? — спросил интервьюер.
— Сомневаюсь. Мне представляется, что мы наблюдаем, как один из государственных служащих пытается откреститься от проблемы, возникшей из-за его халатности, переложив вину на других людей. Я жертва, а Хартманн стал его рупором, возможно и не догадываясь об этом.
Вебер выключил телевизор:
— Бремер валит все на Стокке. Я предупреждал, что мы подставляем его под удар.
— Стокке большой мальчик, — сказала Скоугор. — И тебе тоже следует повзрослеть. Наша цель — свергнуть Бремера, и она почти достигнута.
Вебер стал натягивать пальто.
— Я надеялся, что мы думали победить его за счет лучших идей. А получилось, мы просто не хуже его умеем играть в его грязные игры. К черту все это. Меня тошнит от этой тухлятины.
— Что ты сказал? — вскинулся Хартманн.
— Ты слышал, Троэльс! Я полжизни потратил на то, чтобы сделать тебя тем, кто ты есть.
— Неужели?
Вебер смерил его взглядом с ног до головы:
— Вот именно. Новый защитник народных интересов. Чистый и честный. Открытый и бесстрашный. И что же? Ты готов на любую подлость, как худший из них! Господи… И ты думаешь, что достоин победы? — Он обратил обвиняющий взор на Скоугор. — Думаешь, она достойна твоей победы? Ваше представление в духе Джона и Джеки ползет по швам, а вы двое даже не понимаете этого!
— Мортен, достаточно.
— Я еще даже не начал, — огрызнулся тот. — Ты не должен касаться изнанки, Троэльс, это моя работа. Оставь это профессионалам.
Он выскочил из кабинета прежде, чем Хартманн мог ответить. Риэ Скоугор кипела от негодования. Хартманн присел на ее стол:
— Прости за это. Мортен не любит стрессы, становится раздражительным.
— Ты называешь это «раздражительный»?
— Да. Я давно его знаю. Так он реагирует на проблемы.
Скоугор схватила пачку бумаг и стала что-то в них искать.
Последнее время она носила волосы строго убранными на затылок. Ее темные глаза беспокойно метались, избегая смотреть на него.
— Я тут подумал… может, ты не откажешься выпить?
Она только наклонила голову ниже и ничего не сказала.
— Нет так нет, — быстро сказал Хартманн. — Это так, просто вопрос…
В кабинет вдруг вновь ворвался Вебер, в руках он держал огромный букет лилий.
— Вот. — Он сунул букет в руки Скоугор. — Это принесли для тебя. Не понимаю, для чего может понадобиться такой веник… — И с этими словами он покинул кабинет.
— Цветы, — произнес Хартманн.
— Ты такой наблюдательный, Троэльс.
— Должно быть, кто-то очень высоко тебя ценит.
Улыбка — наконец-то.
— Позвонишь в полицию, хорошо? — попросил он.
На следующую встречу они должны были ехать вместе. Вебер смилостивился и согласился сесть в одну машину с Хартманном. По радио передавали заявление Бремера; не дослушав до конца, Вебер попросил водителя переключить станцию.
— Что ты имел в виду, Мортен? Когда говорил про представление в духе Джона и Джеки?
— Ох, да брось ты. Ты себя так видишь, и Риэ тоже. Вы что, не понимаете, что для тех двоих это тоже был всего лишь спектакль?
— Я не играю.
— Ты политик. Не будь кретином.
Хартманн в недоумении покачал головой:
— И почему я терплю твою брань?
— Потому что мы с тобой отлично сработались. Лучше, чем ты с Риэ. В любом случае наши отношения честнее. — Вебер похлопал его по колену. — Не обижайся. Я стараюсь ради тебя. Да что там, ради вас обоих. Из нее получится неплохая спутница, когда она поймет пределы своих возможностей.
