Она подошла и села рядом с ним:
— Вы с Тайсом подружились еще детьми. Он стал взрослым и получил все — бизнес, семью, хорошую жизнь.
— А вам досталась ежедневная работа и объедки со стола чужого семейного счастья, — закончил за нее Майер. — Целый день вы пашете как лошадь, а потом смотрите, как Тайс идет домой к жене и детям.
— Это вы мне свою жизнь описываете? — спросил Скербек с глуповатой ухмылкой.
— Вы неудачник, — бросил ему Майер. — Ни будущего, ни семьи. Только беспросветная работа с утра до ночи. А тут красавица-дочка босса спуталась с паршивым индусом…
— Даже для полицейского у вас слишком грязный язык.
Адвокат положила свой блокнот на стол:
— Мой клиент будет рад ответить на вопросы по существу дела, если таковые у вас остались. В противном случае…
— Вы знаете, что такое фенобарбитал? — спросила Лунд.
— Я не сделал ничего дурного.
— Почему вы вечно крутитесь вокруг них? — не унимался Майер. — Вы торчите у Бирк-Ларсенов день и ночь. Даже когда Тайс пошел избивать учителя, вы были с ним. Почему?
— Потому что я перед ним в долгу. Ясно?
Они зацепили что-то важное, но Лунд понятия не имела, что это и куда двигаться дальше.
— За что, Вагн?
— Сами ищите. Вы, тупицы. Притащили меня сюда, кричите, обзываете… Вы что думаете, я ваших хитрых приемчиков не знаю? — Вагн Скербек встал со стула. — Тупицы. Я хочу домой.
— Оставайтесь здесь, — велела Лунд.
За дверью она столкнулась со Свендсеном.
— В Вестамагере что-то нашли, — сообщил он.
— Что?
— Пока непонятно. Сейчас поднимают, какие-то там сложности.
— Поехали, — решила Лунд.
Свендсен кивнул на фигуру в алом комбинезоне в комнате для допросов:
— А с этим что делать?
— Заберите у него паспорт, — приказала Лунд. — И скажите, чтобы никуда из Копенгагена не уезжал. — Ей в голову пришла мысль. — Просмотрите еще раз все, что у нас есть на него. Мы что-то упустили.
— И что мне теперь искать?
Свендсен терпеть не мог, когда его просили делать одно и то же дважды.
— Что-то было между Вагном и Тайсом Бирк-Ларсеном. Что-то такое… — Она оглянулась на Скербека, который почти лег грудью на стол и снова взялся за обкусанный стаканчик. Снова стал разыгрывать дурачка. — Что-то такое, что связывает их.
До выходных оставалось три полных дня предвыборной агитации. Затем надо будет пережить понедельник — «день тишины». И во вторник выборы. Встречи шли одна за другой, очередная состоялась в «Черном бриллианте»,
[8]
в Королевской библиотеке. Собрались в основном сторонники Хартманна и горстка прессы. За высокими массивными окнами, выходящими на воду, стоял тусклый зимний день.
Хартманн улыбался и кивал, прощаясь с аудиторией, после чего, уже у выхода, обменялся рукопожатиями и приветствиями с наиболее преданными спонсорами. Потом стоял на улице, ждал, когда его догонит Риэ Скоугор и когда за ними приедет машина. За спиной мокло под дождем черное стекло, впереди катила волны серая вода. Оставшись один, он неожиданно почувствовал себя свободным. То, что битва за свержение Бремера будет трудной, он знал с самого начала, но не представлял, что она истощит его до такой степени. Он был опустошен, окружен со всех сторон невидимыми врагами, лишен оружия, чтобы сражаться с ними.
Риэ Скоугор выскочила из здания библиотеки.
— Стокке… — сразу начал Хартманн.
— Мы не можем найти его. Тебе пора задуматься над тем, как будем формулировать опровержение.
— Если я откажусь от своих слов, то с тем же успехом могу сразу отказаться от выборов. Чем занята полиция?
Она теперь всегда убирала волосы назад, не распускала над плечами, как ему нравилось.
— Я не знаю. Пойду куплю нам что-нибудь поесть. Бог знает когда еще будет возможность перекусить.
Она ушла, а он остался стоять на ступенях, продуваемый ветром и под дождем, не замечая этого. Один.
Из тени вышел человек. Он был в черном плаще и черных очках, несмотря на ненастный день. Он сделал несколько шагов и остановился возле одного из плакатов, приклеенных к черному стеклу. На них Троэльс Хартманн улыбался всему миру — уверенный, скромный, молодой. Энергичный и смелый.
Десять шагов, и Хартманн оказался рядом с ним.
— У вас отлично организованная кампания, — сказал Герт Стокке.
Хартманн оглянулся, убедился, что тротуар вокруг них пуст.
— Старый король умирает. Новый король ждет у его смертного одра. Да здравствует Троэльс Хартманн, — отсалютовал Стокке.
— Вас ищут, Герт.
С опущенными уголками рта, с блестящей от дождя лысиной, Стокке сказал:
— Какого черта я влез не в свое дело? Надо было просто вести протоколы и молчать, Хольк и Бремер сами бы уж как-нибудь без меня обошлись.
— Но вы не молчали.
— Я привык хорошо выполнять свою работу.
— Знаю. И ценю это.
Стокке горько засмеялся:
— Правда? Тогда зачем бросили меня на растерзание? И даже не предупредили!
Хартманн прислонился к темному стеклу, слился с собственным отражением.
— Иногда события происходят помимо нашей воли, и у нас нет никаких средств, чтобы управлять ими. Теперь я знаю это лучше многих.
Снова невеселый смех:
— Вы так красноречивы. Но чиновники риторикой не увлекаются, так что ваши старания пропали втуне, простите.
— Вы солгали мне. Вы говорили, что ваша беседа с Бремером не была отражена в протоколе.
— А что мне было делать?
— Да хотя бы обратиться в полицию.
— Вы сами знаете, что это невозможно.
Помолчав, Хартманн спросил:
— И что теперь будет с вашей карьерой?
— О какой карьере вы говорите? Мне еще повезет, если не лишусь пенсии. Извините, это было ошибкой. Не знаю, зачем я сюда пришел…
Стокке развернулся и пошел прочь. Хартманн нагнал его:
— У вас будет карьера, если я выиграю.
К ступеням подъехала машина Хартманна.
Стокке снял очки, устало вздохнул:
— Чиновник усваивает это правило прежде всех остальных: никогда не верь словам политика.
