— Но не раньше десяти.
— Если это очередная сплетня от Бремера…
— Тебе кто-то из парламента посоветовал так поступить? Твой отец? Это он приказал тебе замести следы, чтобы никто не помешал его марионетке карабкаться вверх?
Риэ Скоугор не могла вымолвить ни слова.
— Или ты сама решилась на такое ради своей карьеры?
Яркие глаза наполнились слезами.
— Как ты мог такое подумать?
— В твоем контракте есть пункт о недопустимом поведении. Поезжай домой и изучи его. Я больше не хочу тебя здесь видеть — ни в этом кабинете, ни где-либо еще. Все понятно?
Он встал и отошел к окну, забрав с собой бокал с бренди. Там, в отблесках голубого неона, спиной к ней он сделал глоток.
Она робко пошла за ним.
— Если бы я решила, что это ты убил ту девушку…
Хартманн не обернулся.
— Неужели ты думаешь, что я осталась бы с тобой? Все, что я делала, было ради нас…
При этих словах Хартманн развернулся и закричал с горящими глазами:
— Я знаю, ради чего ты это сделала! Я знаю, чем я был для тебя. Ступенькой на лестнице. Средством для достижения цели.
— Троэльс…
— Убирайся!
Вебер уже стоял у нее за спиной, обнимал за плечи, потихоньку направляя к двери.
— Не трогай меня, Мортен! — взвизгнула она и вырвалась из его рук.
Хартманн вернулся к окну, посмотрел на город за стеклом.
— Для тебя имеют значение только избиратели, — бросила ему в спину Риэ Скоугор. — Тебе не нужна любовь. Тебе нужно обожание толпы…
— Просто уйди, — сказал он, не поворачиваясь.
И тогда она ушла. Ушла вместе с его единственным шансом заполучить Копенгаген. Битва проиграна. Единственная победа, которая что-то значила в его жизни, стала недосягаемой.
Когда он вернулся за графином, чтобы налить себе еще бренди, то думал, что находится в кабинете один.
Потом услышал какой-то звук — Мортен.
— Троэльс, — произнес тот, — нам надо поговорить.
— Вызови машину, — сказал Хартманн. — Я съезжу в больницу к Бремеру.
— Нам надо поговорить…
В его голове вспыхнуло пламя, но на этот раз алкоголь был ни при чем. Хартманн бросился на невысокого человека с воплями, как безумный, он был вне себя, вне того аккуратного, наманикюренного синтетического манекена, в которого давно уже превратился.
— Хоть кто-то в этом долбаном здании может молча сделать то, что я прошу?
— Конечно, Троэльс. Я только хотел…
Хартманн швырнул бокал с недопитым бренди в окно. Стекло разбилось, в кабинет ворвался холодный зимний воздух, омыл его лицо, охладил голову.
Освобождения от страданий можно добиться разными способами: с помощью алкоголя, активных действий, физического наслаждения любви. Но в конце концов все сводится к одному и тому же — к пустоте.
— Извини, — тихо произнес он своим прежним голосом. — Я просто думал, что она… — Он пнул ботинком куски стекла на полу. — Я думал, что она хотела меня, а не… — Он посмотрел на плакат на стене, с которого улыбалось его молодое красивое лицо. — А не его.
— Они все хотят только его, — печально сказал Вебер. — Это политика. Здесь не нужны реальные люди. Всем нужны лишь символы, иконы, все хотят наблюдать за их взлетами и падениями и говорить: да они же сами все это затеяли, они же совсем как мы — уязвимые, смертные и лживые. Вот в какую игру мы играем.
— Расскажи полиции о квартире. О видеозаписи. Мы препятствовали правосудию, пусть Брикс сам решает, что с этим делать.
— Прямо сейчас? Уже поздно. И ты собирался навестить Бремера. Может… Я не знаю. Давай подумаем, нет ли способа уладить дело так, чтобы всем…
— Нет, Мортен, такого способа нет.
— Троэльс, если мы пойдем с этим в полицию, тебе конец. Ты упадешь с пьедестала, и у тебя больше не хватит времени, чтобы забраться туда снова.
Хартманн мрачно посмотрел на него.
— Звони в полицию, — приказал он. — Не смей больше ничего… улаживать.
Янсен оторвал уже почти треть досок. Лунд разглядывала обнажившийся бетонный пол. Оба полицейских были засыпаны опилками, штукатуркой и щепками.
Лунд встала на колени, прижалась щекой к холодному полу, заглядывая под еще не вскрытые доски.
— Дай мне переноску.
Она положила яркую лампу между двумя досками и стала всматриваться в освещенное пространство под полом, уходящее к дальней стене.
— Мне кажется, эту часть делали раньше остальных, — сказала она. — Где, черт возьми, Брикс с помощью? — Она вытянула руку. — Гвоздодер.
Янсен вручил ей инструмент, она поддела край доски, отжала кверху. С другой стороны к доске приложился ломом Янсен, и еще один ряд уложенного Вагном Скербеком нового пола оказался снятым.
— Что-нибудь видишь? — спросил он.
— Думаю, прежде чем класть доски, он сначала вымыл пол. И стены тоже, скорее всего.
Она встала на ноги. Бело-черный свитер был весь в пыли и щепках.
Снаружи послышался шум подъезжающих машин, в окна подвала упал свет фар.
— Давно пора, — сказала Лунд. — Снимай остальное, и тогда посмотрим, что у нас есть.
Она выбралась из подвала, схватив по пути куртку, и вышла на улицу. У черного «вольво» стоял Брикс.
— Вы задержали Скербека?
— Нет.
Она натянула куртку, огляделась:
— Где новый следователь?
Бюлов подходил к ней слева. Справа из своей машины уже спешил Свендсен. Лунд подумала, что ни разу не видела его таким довольным.
— Ну вы и гад, — прошипела она Бриксу.
— Он делает то, что должен, — сказал подоспевший Бюлов. — И вам бы следовало.
Брикс пожал плечами.
— В подвале ничего нет, Лунд, — сказал он. — Мы уже там были.
— Тогда вы искали Фреверта, а не Нанну.
Подошел Свендсен, схватил ее за руку и сказал:
— Вы арестованы.
Она вырвала руку, встала перед Бриксом:
— Фреверт звонил в тот вечер Бирк-Ларсену. Он хотел сказать, что к нему в такси села Нанна и что она куда-то собирается ехать. Но звонок был переадресован на Скербека.
Свендсен опять тянулся к ее рукам.
— Не трогайте меня! — крикнула она ему. — Брикс! Слушайте. Скербек поехал в квартиру. Взял ключи от машины, которые оставил там Хартманн. Нанну прятал здесь, в подвале. Если мы поищем…
— В управлении сможете болтать сколько угодно, — перебил ее Бюлов.
