— И что тогда?
— Они скажут, что мы наняли убийцу и покрываем его. Если об этом услышит Кирстен Эллер, можешь попрощаться с альянсом. Мы должны сделать заявление. Должны немедленно обозначить нашу позицию.
Хартманн колебался.
— Послушай, я же твой советник, Троэльс. И я говорю тебе: мы стоим на краю пропасти. Когда упадем, будет поздно…
— Ладно, ладно. Делай заявление. Но сначала предупреди полицию.
— А как быть с Эллер?
— Я все улажу сам.
К середине дня гимназия опустела. В безлюдном коридоре, рядом с раздевалкой, Лунд и Майер сравнивали полученные результаты. На стене по одну сторону висели информационные листки о вреде наркотиков, алкоголя и секса, по другую — постеры с кинозвездами и рок-певцами.
Майер проделал огромную работу. Он обнаружил трех человек, которые видели, как Люнге привез в гимназию предвыборные агитационные материалы, и было это вскоре после полудня.
— А вечером?
— Вечером машина тоже была здесь. Может, он услышал, что в гимназии праздник, и вернулся.
— А это точно была та же машина?
Майер вложил ей в руку несколько фотографий и ухмыльнулся:
— Ребята делали снимки для веб-сайта гимназии. Готовили обзор о вечеринке. Ищите на заднем плане. Это та самая машина.
У него зазвонил телефон. Пока он разговаривал, отойдя в сторону, Лунд просмотрела фотографии. Позади подростков в жутковатых костюмах, масках и париках виднелся силуэт черного «форда».
Майер начинал сердиться.
— Я вам уже говорил: это не обсуждается, — рявкнул он в телефон.
Сердитый Ян Майер. Это было что-то новенькое. Она продолжила перебирать фотографии. Когда Лунд было девятнадцать, Хеллоуин не отмечали. А если бы отмечали… Интересно, что бы сказала ее мать.
— Я не буду вам больше повторять, — гаркнул Майер. — Ответ — нет.
Он уставился на свой телефон. Выругался.
— Не могу поверить. Она дала отбой.
— Что происходит?
— Хартманн собирается сделать заявление прессе. Пытается уберечь свой тощий зад…
Лунд сунула папку с фотоснимками ему в руки:
— Мы едем в ратушу. Вы поведете.
Бирк-Ларсен поехал на заказ как в тумане, но работать все равно не смог и поэтому вернулся домой, сел с Пернилле на кухне. Они не разговаривали, просто ждали, сами не зная чего.
Потом пришла Лотта, ее сестра. На одиннадцать лет моложе, по возрасту она была столь же близка к Нанне, как и к Пернилле. Бирк-Ларсен сидел в углу немой и неподвижный, наблюдал, как сестры обнимаются и плачут, завидовал тому, что они могут открыто проявлять свои чувства.
— А как мальчики?
— Еще не знают, — сказала Пернилле. — Тайс?
— Что?
Это было первое слово, сказанное им за час.
Лотта присела за стол и всхлипнула. Пернилле проверила школьное расписание, висевшее рядом с семейными снимками.
— Мы забираем мальчиков после рисования, в два часа.
— Да.
Лотта не могла остановить рыдания.
— Что она там делала? Нанна никогда бы не села в машину к незнакомому человеку.
Бирк-Ларсен налил себе еще кофе. Чтобы сдержать крик, рвущийся наружу.
Пернилле без причины передвигала фотографии, приколотые к пробковой доске на стене.
— Мы должны… — Она высморкалась, сделала два глубоких вдоха. — Мы должны думать о мальчиках.
Она снова плакала, но не желала показывать это.
Бирк-Ларсену мучительно хотелось действовать. Убежать из дома. И он знал, что невысказанная мысль — это тоже предательство.
— Нужно сказать им, — выговорил он.
Лунд вошла в штаб Либеральной партии. Там пахло потом, полированным деревом и старой кожей. Скоугор, чересчур элегантная и чересчур самоуверенная советница Хартманна, говорила по телефону о деталях пресс-релиза. Когда она закончила, Лунд сказала:
— Я хочу его видеть.
— Он на встрече.
— А-а, — протянула Лунд.
Она наблюдала, как Скоугор вернулась к компьютеру, стала что-то печатать стоя, как делают крайне занятые люди.
— Вы уже подготовили заявление? — спросила она.
Продолжая печатать:
— Да. Мы больше не можем ждать.
— Но вам придется подождать.
Скоугор глянула на дверь позади себя, сказала медленно, будто говоря с умственно отсталым:
— Мы не можем.
Лунд пересекла помещение. По дороге оттолкнула Скоугор, когда та налетела на нее с криком, и открыла дверь.
Троэльс Хартманн выглядел удивленным, как и дама, сидящая рядом с ним.
Кирстен Эллер. Полноватая женщина с предвыборных плакатов. Сейчас она не улыбалась. Она не любила, когда ее отрывали от дел.
— Простите, — сказала Лунд политику в отглаженной синей рубашке, — но нам необходимо поговорить.
Минутой позже Кирстен Эллер оказалась у окна на диване, откуда она не могла слышать беседу.
Хартманн пытался объясниться:
— Если пресса подумает, будто я лгу…
— Это дело об убийстве. Вся информация конфиденциальна. Мы не можем упускать наши шансы…
— А как же мои шансы?
Он был необычным человеком: сполна одарен харизмой политика, окутан аурой беспечной искренности. И умудрился задать свой вопрос без видимого смущения.
Ожил ее мобильник, она выхватила его из сумки, вздохнула, увидев номер, но тем не менее ответила:
— Бенгт? Давай я тебе перезвоню.
Звуки молотка на заднем фоне.
— Я дома. Пришли плотники. Какое дерево ты бы хотела для сауны?
Лунд нахмурилась. Хартманн пока терпеливо ждал.
— А какое дерево обычно используют в саунах?
— Сосну.
— Прекрасно, сосна подходит.
— Но это зависит от…
— Не сейчас. Я перезвоню тебе.
Отбой.
Хартманн уже направлялся к женщине, сидящей на диване в его кабинете.
Лунд поймала его за локоть, посмотрела прямо в глаза. Было в них что-то…
— Мы поймаем его очень скоро. Пожалуйста, не мешайте нам.
— Как скоро? Сегодня?
— Надеюсь.
Хартманн медлил. Наконец сдался:
— Ладно. Я подожду. Но только один день.
— Спасибо, — сказала она.
