Пернилле молчала.
— Она не вернется, — добавил он.
Шесть и семь лет, глаза блестят в свете лампы, которая освещала их семейные завтраки и ужины. Со столешницы смотрели неподвижные лица.
— Почему, пап? — спросил Эмиль.
Он думал. Искал нужные слова.
— Помните, мы видели в оленьем заповеднике большое дерево?
Антон посмотрел на Эмиля, и оба кивнули.
— В то дерево ударила молния. И отломила большую…
Было ли это на самом деле, спрашивал он себя. Или он все придумал? Или это ложь для детей, чтобы они могли спать, когда наступает темнота?
— Отломила большую ветку. Вот…
Это неважно, думал Бирк-Ларсен. Ложь тоже нужна, как и правда. Иногда нужнее. Красивая ложь приносила покой. Страшная правда — никогда.
— Можно сказать, что теперь молния попала в нашу семью и оторвала от нас Нанну.
Они молча слушали.
— Но так же, как дерево в заповеднике продолжило расти, так и наша семья будет жить дальше.
Хорошая ложь. Ему стало немного легче. Он сжал под столом руку Пернилле и закончил:
— Мы должны жить дальше.
— А где теперь Нанна? — спросил Антон; он был более сообразительный, чем брат, хотя и младше.
— Там, где ей хорошо, — сказала Пернилле. — А через несколько дней все, кто ее знает, придут в церковь и попрощаются с ней. И мы тоже.
Гладкий лобик мальчика наморщился.
— Она никогда-никогда не вернется?
Мать и отец посмотрели друг другу в глаза. Это были дети. Они еще живут в своем собственном мире, нет нужды вырывать их оттуда прежде времени.
— Нет, — сказала Пернилле. — За ней прилетел ангел и забрал на небеса.
Еще одна хорошая ложь.
Шесть и семь лет, яркие блестящие глаза. Нет, они не станут частью этого кошмара. Нет…
— Как она умерла?
Антон. Конечно он.
Слова бежали от них. Пернилле подошла к пробковой доске с фотографиями, расписаниями, планами, которые они строили.
— Как она умерла, пап?
— Я не знаю.
— Папа!
— Иногда… так случается.
Мальчики притихли. Он взял их за руки. Попытался вспомнить: видели они когда-нибудь, как их отец плачет, или это в первый раз? Увидят ли его слезы вновь, скоро ли?
— Так случается.
Лунд и Майер поднялись по лестнице, нажали на кнопку звонка, подождали. На площадке было темно. Лампочки выбиты. Воняло кошачьей мочой.
— Значит, вы переехали к матери, вместо того чтобы ехать к тому норвежцу?
— Бенгт швед.
— А какая разница?
По адресу, куда они прибыли, никого не было. Под дверью лежала стопка рекламных рассылок.
Лунд прошла к следующей двери на площадке. Сквозь стеклянную вставку в двери пробивался свет. На табличке значилась фамилия: «Вилладсен».
Забулькала рация Майера. Слишком громко. Она сердито глянула на него и стукнула в дверь.
Тишина.
Лунд постучала еще раз. Майер стоял рядом с решительным видом, кулаки уперты в бедра. Она чуть не рассмеялась. Как почти все мужчины в полиции, он носил свой девятимиллиметровый «глок» в кобуре на поясе, и в такой позе был похож на карикатурного ковбоя.
— Что не так?
— Ничего. — Она сдерживала улыбку. — Все нормально.
— У меня хотя бы оружие при себе. Где…
Раздались шаркающие шаги, потом щелкнул замок. Дверь приоткрылась на пару дюймов, удерживаемая цепочкой. В полумраке едва вырисовывалось лицо старой женщины.
— Инспектор отдела убийств Сара Лунд, — сказала она, показывая старухе удостоверение. — Мы хотим поговорить с вашей соседкой, Геертсен.
— Она уехала.
Старики и незнакомцы. Страх и подозрительность.
— Вам известно куда?
— За границу.
Женщина шевельнулась, собираясь захлопнуть дверь. Лунд вытянула руку, останавливая ее:
— Вы сегодня не видели тут посторонних?
— Нет.
В глубине квартиры послышался какой-то звук. Женщина неотрывно смотрела в глаза Лунд.
— У вас гости? — спросил Майер.
— Это мой кот, — сказала она и быстро захлопнула дверь.
Минутой позже, снова в машине, Лунд включила рацию. Майер нетерпеливо ворочался на сиденье рядом.
— Это Лунд, нам нужна поддержка, возможно, подозреваемый находится в квартире.
— Высылаем наряд, — ответили ей.
Из машины они могли видеть окно Вилладсен.
— Свет погашен. Он знает, что мы здесь, — сказал Майер.
— Наряд уже едет.
Он вынул пистолет из кобуры, проверил его.
— Мы не можем ждать. Там пожилая женщина. Одна с таким типом. Надо идти туда.
Лунд покачала головой:
— И что дальше?
— Сделаем, что сможем. Вы же слышали, что говорила сестра. Он сумасшедший. Я не стану ждать, пока он прихлопнет старуху.
Лунд откинулась на спинку кресла, посмотрела ему в глаза и сказала:
— Мы останемся здесь.
— Нет.
— Майер! Нас двое. Мы не сможем перекрыть все выходы.
— Где ваше оружие?
Она начинала раздражаться.
— Я не пользуюсь им.
Такое же изумление было написано на его лице, когда они разговаривали о Швеции.
— Что? — воскликнул Майер.
— Мы никуда не идем. Мы будем ждать подкрепление.
Долгое молчание. Майер кивнул.
— Хорошо. Вы ждите, если хотите, — сказал он и выскочил из машины.
На другом конце города в представительской машине, рассекающей ночь, Троэльс Хартманн ответил на телефонный звонок. Это оказался самый неприятный звонок из возможных. Новостное агентство. На этот раз официально. Звонил журналист, имя которого Хартманну было знакомо.
Журналист сказал:
— Нам известно о машине, Хартманн. Нанна Бирк-Ларсен была найдена в одной из машин, которыми вы пользуетесь. Вы умолчали об этом факте — почему?
В квартире над гаражом беззвучно плакала Пернилле. Тайс Бирк-Ларсен посадил сыновей на могучие колени и продолжал рассказывать им истории об ангелах и деревьях, смотрел в их лица, ненавидя себя за ложь.
Сара Лунд сунула в рот очередную пастилку «Никотинеля» и стала думать о Яне Майере, о мертвой девушке, которая появилась из темной воды. Потом она открыла бардачок, покопалась среди пачек жвачки, использованных зажигалок, бумажных салфеток, тампонов и вытащила свой пистолет.
