Лунд огляделась. Ряды железных дверей. За ними комнаты, похожие на тюремные камеры.
В одном из пакетов обнаружился голубой парик.
— А где ее велосипед?
— Я здесь один, — сказал Свендсен четвертый раз за это утро.
— Опечатайте тут все и вызовите команду криминалистов, — распорядилась Лунд.
Вебер сидел за компьютером. Каждый прошедший день только усиливал впечатление, будто он поселился в штабе.
— Видел цифры нового опроса? — спросил он.
— Значение имеет завтрашний опрос, — ответил Хартманн. — Когда они поймут, что образовался альянс…
Мортен Вебер нахмурился:
— Давай не будем считать цыплят, пока не увидим подпись Кирстен Эллер на бумаге.
— Я разговаривал с ними вчера вечером. Дело решенное, Мортен. Перестань дергаться.
Скоугор закончила говорить по телефону. Она тоже не выглядела довольной.
— Как я вижу, сегодня вы в виде исключения хоть в чем-то согласны, — пошутил Хартманн. — Что опять я сделал не так?
— Люди Эллер считают, что ты чего-то недоговариваешь, — сказала Скоугор. — И такое же мнение есть в наших рядах.
— Скажи им… скажи им, что машина была похищена.
На столе Вебера зазвонил телефон. Перед тем как ответить, он воскликнул:
— Почему нельзя сказать правду?
— Мы помогаем полиции!
— У полиции свои цели, — сказала Скоугор. — Им наплевать на нас.
Хартманн уперся. Та полицейская, Лунд, чем-то зацепила его. И он хотел дать ей шанс.
— Нет, Риэ, я не из тех политиков…
— Иногда ты доводишь меня до белого каления, — прервала его Скоугор. — Продолжай в том же духе, и скоро вообще не будешь политиком.
— Звонила Кирстен Эллер. — Вебер положил телефонную трубку. — Она хочет встретиться с тобой. Прямо сейчас. — Он посмотрел на Хартманна поверх очков. — Ты вроде говорил, что с альянсом дело решенное, Троэльс?
— Чего она хочет?
— Во-первых, такой мелкой сошке вроде меня никто не докладывает. А во-вторых, это очевидно.
Хартманн молчал.
— Она хочет поторговаться, — сказала Скоугор.
Они оба смотрели на него так, будто он должен был это знать.
— На ее месте только дурак не воспользовался бы ситуацией, — вздохнул Вебер.
Хартманн решительно поднялся:
— Я все улажу с Кирстен Эллер.
Через пятнадцать минут он сидел в зале совещаний в штабе Центральной партии. Эллер не улыбалась.
— Я недооценила настроения в группе, — сказала она.
— Какие?
— Все эти полицейские разбирательства бросают на вас тень. Только об этом сейчас и говорят. Сторонники Бремера чуют вашу кровь.
— Машина была украдена. Водитель невиновен.
— Почему об этом ничего не известно, Троэльс?
— Потому что полиция попросила нас молчать. Так было нужно. К тому же это ничего не меняет.
— Меняет. Вы могли хотя бы предупредить меня.
— Нет, не мог. Так просила полиция.
— Сегодня утром мне звонил Бремер. Он предлагает построить десять тысяч квартир муниципального жилья с минимальной платой.
— Вы его знаете. Это всего лишь слова.
— Мне очень жаль, Троэльс, но альянса не будет. При таких обстоятельствах я не могу.
Хартманн едва сдержался, чтобы не вспылить:
— Бремер водит вас за нос. Он просто хочет потянуть время, пока не станет слишком поздно для объединения. Потом он выбросит вас за борт как ненужный балласт. Никаких квартир не будет. Вам еще повезет, если вы получите хоть какое-то место в городском совете.
— Таково решение группы. Я не в силах ничего изменить.
Хартманн чуть не закричал от бессилия, от того, что она такая идиотка. Но сдержался.
— Если, конечно, вы не предложите что-нибудь получше, — добавила Эллер.
Бремер сидел в студии, готовясь к телеэфиру. Вокруг софиты, кинокамеры. Визажистка с кисточками. Микрофоны на лацкане.
С трудом сдерживая ярость, в студию ворвался Троэльс Хартманн, подошел, посмотрел сверху вниз на улыбающегося мэра в белой рубашке с пудрой на щеках, выпалил:
— Ваше вероломство безгранично!
Бремер улыбнулся еще шире и потряс седой головой:
— Ты что-то сказал?
— Вы слышали.
Визажистка закончила обмахивать его лицо кисточкой, но не ушла, а осталась стоять и слушать.
— Сейчас я занят, Троэльс, — добродушно посетовал Бремер. — Да и у тебя дела, я полагаю. Может, попозже…
— Я требую объяснений.
Они решили отойти к окну за неимением более уединенного места. Хартманн не выдержал, заговорил еще на полпути:
— Сначала вы крадете наш план. Потом обещаете абсолютно нереальное количество квартир, которое, я точно знаю, вы никогда не построите…
— А-а, — усмехнулся Бремер, — как я понимаю, ты поговорил с Кирстен. Она ужасная болтушка, и я предупреждал тебя.
— Теперь вы спекулируете смертью девушки и пользуетесь чужой бедой, чтобы вызвать кризис… хотя прекрасно знаете, что мы делаем все, чтобы помочь родителям и полиции.
Лицо Бремера потемнело. Он двинулся на Хартманна, грозя пальцем ему в лицо:
— Что ты себе позволяешь? Ты понимаешь, с кем разговариваешь? Я что, обязан просить у тебя разрешения на каждый свой шаг? Ты сам виноват во всех своих проблемах. Ты не имел никакого отношения к той машине и все же не захотел об этом сразу объявить. И о чем только думала твоя Скоугор?
— Я делаю то, что считаю нужным.
Мэр расхохотался:
— Ты дитя, Троэльс. Я и не догадывался, что все так плохо. Да еще этот нелепый альянс с клоунами Эллер…
— Не надо казаться хуже, чем вы есть, Бремер. Это трудно, я знаю…
— О господи, я словно с твоим отцом разговариваю. То же безрассудство, та же паранойя. Как это печально.
— Я требую…
— Нет!
Голос Бремера громом прокатился по студии, и все присутствующие умолкли. Хартманн тоже.
— Нет, — повторил мэр спокойнее. — Ты мне не указчик. Найди мне стоящего соперника, а не портновский манекен в модном костюме.
Церковь была аскетичной и холодной, священник — тоже. Они сидели перед ним, пока он перечислял возможные варианты — молитв, музыки, цветов. Они могли попросить что угодно, кроме одного — того, в чем нуждались более всего: понимания.
Беседа напоминала диалог в магазине.
