Тайс стоял у раковины, спиной к жене, с бутылкой пива в руках. Пернилле сидела у стола и не давала ему уйти от разговора.
— Подозревают учителя, — сказала она. — Я слышала в новостях.
Он глотнул пива и закрыл глаза.
— Куда вы ездили? Почему тебя так долго не было?
— Не знаю.
На столе письма из банка, счета, извещения о просроченных платежах.
— Завтра поеду в Хумлебю. Займусь домом.
— Домом? — Она заморгала в недоумении.
— Надо привести его в порядок. Иначе не продать.
Бирк-Ларсен подошел к ящику, который всегда держал запертым на ключ, причем ключ этот Пернилле никак не удавалось найти. Привычка из прошлого. Таких тайников у него было несколько.
Внутри лежали большие листы бумаги — строительные чертежи.
— Вот планы дома. Прости. Надо было рассказать тебе сразу.
— Он был здесь, — проговорила она тихо.
Наброски карандашом. Мертвые мечты.
— Мы говорили о Нанне.
Он развернул еще один лист, разгладил локтем.
— Я благодарила его за цветы в церкви.
Он водил пальцем по чертежам и молчал.
— Он прикасался к ее гробу.
Она посмотрела на свои пальцы. Старое обручальное кольцо, морщины, следы повседневной работы.
— Я прикасалась к нему.
Шелест бумаги, и больше ничего.
Как можно спокойнее она спросила его:
— Почему ты не говоришь со мной?
Его глаза оторвались от размеров, углов и срезов.
— Мы не знаем наверняка.
— Но ты думаешь, это он?
Бесконечный день. Он никогда не умел бриться чисто, а сейчас, к ночи, стал похож на несчастного медведя, потерявшего дорогу обратно в лес.
— Пусть этим занимается полиция.
Ее руки взметнулись над столом, смели чертежи дома, который они никогда не увидят.
— Полиция?
Слезы в ее глазах, гнев на лице.
— Да. Полиция.
На звонки Бенгт по-прежнему не отвечал, в телефоне включался автоответчик. Вибеке вернулась за швейную машинку и колдовала над очередным безупречным нарядом к очередной безупречной свадьбе. Всем своим видом она говорила: «Я так и знала».
— Привет, — сказала Лунд и бросила сумку на ближайший стул.
Ее мать остановила машинку, свернула белую воздушную ткань, сдвинула очки на самый кончик длинного острого носа.
— Если ты хочешь создать семью, Сара, над этим надо работать.
— Я пыталась дозвониться Бенгту. Он не отвечает. Но я звонила.
Ее мать вскинула брови:
— Ха!
— Просто у него гости. Он не слышит звонка.
Вибеке подошла и села рядом с дочерью, на лице ее неожиданно появилось почти виноватое выражение.
— Я знаю, ты думаешь, это из-за меня твой отец ушел от нас.
— Нет.
— Я знаю, что ты так думаешь. Скорее всего, я не могу служить примером…
— Мы с Бенгтом не расстались, мама.
— Да. Но ты не подпускаешь его близко. Он, как и все мы, вне твоей жизни.
— Неправда. Ты ничего не знаешь о наших отношениях.
Вибеке сняла наполовину готовое платье с вешалки, стала проверять строчки.
— Я просто хочу, чтобы ты была счастлива. Хочу, чтобы в старости ты не осталась одна.
— Разве ты одинока?
Вибеке удивленно посмотрела на дочь:
— Я говорю не о себе.
— Я не буду одинокой. И до Бенгта одинокой не была. Почему же вдруг я…
На этот раз выражение лица матери стало более привычным. И определить его можно было двумя словами: вот именно.
Лунд включила телевизор, нашла новостной канал. Главная новость одна: Троэльс Хартманн заявил на пресс-конференции, что учитель Кемаль не будет отстранен от работы.
— Почему? — прошептала Лунд.
Хартманн ответил ей с телеэкрана:
— Вина Рахмана аль-Кемаля не доказана, ему даже не предъявлено обвинение. Я не стану принимать участия в публичном линчевании, к которому призывает нас мэр. А он пусть сам потом объясняется с тем, что он называет своей совестью. — Он вытянул правую руку вперед, к слушателям — излюбленный жест всех политиков. — Никаких мер против Кемаля мы принимать не будем до тех пор, пока нам не предъявят неоспоримые доказательства его вины. — Он наклонился вперед, обратя к кинокамере серьезное лицо. — Изобличать преступников — работа полиции, а не политиков. Мы же должны держаться в стороне от расследования, оказывая содействие при необходимости. Именно так я и буду поступать. Благодарю за внимание.
Журналисты вскочили, забрасывая его вопросами. Лунд пожалела, что не успела включить видеозапись, которую могла бы потом проигрывать бесконечное количество раз, изучая каждый взгляд Хартманна, каждое сказанное им слово, вслушиваясь в интонации его голоса.
— А если окажется, что это он убил девушку? — выкрикнул какой-то репортер.
— Насколько мне известно, — ответил Хартманн, — в этой стране человек невиновен, пока его вина не доказана. Это все.
— Это все? — пробормотала Лунд.
Настала очередь остальных новостей: Ближний Восток, экономика… Она выключила телевизор. Осознала, что в комнате темно и пусто. Вибеке легла спать, не сказав ей ни слова.
Она осталась одна.
Воскресенье, 9 ноября
Хмурое утро. Лунд пошла в управление пешком, по дороге слушая по телефону отчет старшего ночной смены. Камера наблюдения на бензозаправке зафиксировала Кемаля выходящим из магазина с пачкой кофе без двадцати десять вечером в ту пятницу, когда пропала Нанна. Примерно в то же время ему позвонили из платного телефона при прачечной недалеко от его дома. За двадцать минут до того, как к нему пришла Нанна.
Обыск квартиры пока ничего не дал. Но если им удастся доказать, что встреча с Нанной была организована им самим, то это будет означать, что он солгал.
В тот вечер Кемаль сделал еще один звонок — строительному рабочему, чтобы отменить его воскресный визит.
Лунд обдумывала новые вводные, открывая дверь в свой кабинет. За ее столом сидел Бенгт.
Коротко улыбнувшись, она закрыла дверь, налила из термоса кофе.
— Как ты здесь оказался? — спросила Лунд.
— Приехал ночью на машине.
Она вручила ему чашку, все еще поглощенная мыслями о телефонных звонках. Каким образом Нанна могла оказаться в прачечной? Почему не позвонила со своего мобильника?
