Тайсу Бирк-Ларсену надо было ехать заключать договор о работах на следующую неделю. Пернилле проводила его до машины, сама побродила под колоннадой вокруг здания Управления полиции, потом решила вернуться внутрь.
Она нашла Лунд на месте, в кабинете.
— Почему вы его не арестовали?
— У нас нет достаточных доказательств.
— Что еще вам нужно? — взорвалась Пернилле. — Вы же говорили, что она была в его квартире, потом в гараже.
— Мы все еще проверяем факты.
— А если вы больше ничего не найдете? После всего…
— Я вам объясняю: следствие не закончено, — сказала Лунд. — В деле ощутимый прогресс. Я понимаю…
— Не смейте говорить мне, что вы понимаете! — Она стояла посреди кабинета неподвижно, несгибаемо, грозя пальцем, как учитель, как мать. — Не смейте. Не говорите, что вы понимаете.
Снова дома. Снова у раковины, маниакально перемывая уже вымытую посуду, вытирая безукоризненно чистые поверхности.
Он вернулся, сел у стола молча.
В их маленьком квартале округа Вестербро он был кем-то вроде короля. Соседи приходили к нему пожаловаться на местных хулиганов, даже иммигранты порой стучались в дверь и умоляли Бирк-Ларсена дать совет. Когда Нанна была совсем малышкой, лет пяти-шести, она отыскала где-то на улице мальчишку-индийца и сделала маленького темноглазого оборванца своим первым другом. Его звали Амир.
Пернилле помнила, как они вдвоем, держась за руки, хихикали в коробе велосипеда, когда она возила их по улицам. Помнила, как Тайс разобрался с парочкой местных отморозков, когда те стали задирать Амира. Разобрался жестко, в своей манере, но это сработало.
Амир, которого защищал Тайс. Этот мальчик так и остался с ними, на снимке, залакированном вместе с другими на столешнице, так и ехал куда-то с Нанной в алом коробе «Христиании».
С Нанной…
— Они достанут его, — сказал он наконец. — Рано или поздно.
— Ты что, не знаешь, как они работают? — Она с грохотом поставила стопку тарелок в шкаф. — Про тебя они так ничего и не узнали. Ни разу…
Его лицо потемнело от гнева. Он поднялся, встал напротив нее:
— Я подвел тебя? Скажи, я плохой муж? — Его глаза были полны боли. — Плохой отец?
— Этого я не говорила. Я только сказала, что ты лучше других знаешь, как они работают. И не проси меня верить им.
Он обнял ее за талию. Она вырвалась из его рук.
Бирк-Ларсен чертыхнулся, сорвал с вешалки куртку, оделся:
— Я поехал делать ремонт.
— Давай. — Она снова сложила тарелки в раковину. — Давай, иди в свой проклятый дом, спрячься там.
— Что?
— А что, разве не так ты поступаешь, как только становится трудно? Не так? Не прячешься, чуть что?
Она отставила посуду, стянула с рук резиновые перчатки и, глядя ему в лицо, дрожа от собственной смелости, произнесла слова, которые никогда раньше не смогла бы произнести:
— И с Нанной ты был такой же!
— Что ты несешь?
— У тебя никогда не было на нее времени, когда она хотела поговорить. Ты уходил в свой гараж. Или с Вагном потрепаться. Что, я не права?
— Нет. — Он сделал шаг по направлению к ней. — Не права.
Пернилле сникла, отвернулась к тарелкам. Мальчики ушли гулять с Лоттой. Хорошо, что их нет дома.
— Тогда почему у нее было столько секретов? Как так вышло, что мы ничего не знали о ее жизни?
— Потому что ей было девятнадцать лет! Ты бы хотела, чтобы твои родители знали, что ты делала, когда тебе было столько же? И кроме того… Вы с ней были неразлучны, как будто приклеены друг к другу.
— Тебя же никогда не было рядом.
Львиный рык, полный муки и ярости.
— Я работал. Зарабатывал деньги, чтобы платить за ее недешевую гимназию. Чтобы купить все это. Это ты разрешала ей делать все, что вздумается: гулять где-то по ночам, возвращаться бог знает когда, и не спрашивала с кем и почему.
— Нет, нет.
— Да! И тебе было все равно.
От обиды и злости слезы выступили у нее на глазах.
— Как ты можешь говорить такое? Как ты смеешь? Пока ее не было, я глаз не могла сомкнуть.
— Много пользы от этого.
— По крайней мере, я не орала на нее.
— И вот что мы получили! — Тайс Бирк-Ларсен взмахом обвел пустую кухню. — Вот что у нас осталось…
Но ее уже не было, она ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.
Он перекусил бутербродами прямо в конторе. Не хотел уходить из гаража. Не хотел работать.
Пришел Вагн Скербек. Черная шерстяная шапка, красная спецовка, обычная развинченная походка, неизменная серебряная цепь на шее.
— Мы с Руди едем кое-что поделать в доме. Ты с нами?
Бирк-Ларсен сгорбился над столом с недоеденными бутербродами, с недокуренной сигаретой в кулаке. Мотнул головой: нет.
— Тебе что-нибудь нужно, Тайс?
Бирк-Ларсен затушил окурок в тарелке. Скербек подтянул стул, сел рядом, положил локти на стол.
— Ты ведь знаешь, сколько она значила для меня? — спросил он. — Ты и Пернилле, мальчики, Нанна — вы стали моей семьей. Я не могу смотреть, как вы мучаетесь.
Бирк-Ларсен поднял на него тяжелый взгляд.
— Это несправедливо, Тайс.
— Я не хочу об этом говорить.
Скербек кивнул:
— Ладно.
Но не ушел, остался сидеть, чего-то дожидаясь.
— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил наконец Бирк-Ларсен.
— Не знаю.
Бирк-Ларсен встал — на голову выше Скербека, на год старше и гораздо сильнее. Король квартала, во всяком случае когда-то.
— От этого не избавиться, — сказал он.
— От чего?
— От того, что ты сделал. От того, кто ты есть.
Он кивнул на стенной шкафчик, в котором висели ключи от фургонов.
— Не езди в Хумлебю, Вагн, — сказал он. — Пусть Руди один едет.
— Понял.
— У нас есть другое дело, — сказал Бирк-Ларсен.
Люди Свендсена нашли Мустафу Аккада, когда тот приехал в гаражи в Нёррепорт, прямо в раскрытые объятия группы оперативников. К пяти часам воскресенья он уже сидел в комнате для допросов в присутствии переводчицы. Лунд наблюдала за ним через открытую дверь, пока уговаривала по телефону Марка что-нибудь съесть. Разговор пришлось прервать, когда вышел Майер и заявил:
— Он ничего не скажет.
— Ну, это мы посмотрим, — проговорила она и двинулась в комнату.
