— Мне пора идти, родная, — сказал он.
Рыдания перехватили ей горло от жалости к нему, к себе, к Нанне и к сыновьям. За весь печальный серый мир.
У Пернилле тоже не было слов, и почему-то это вынужденное молчание было хуже всего, оно казалось самым тяжким грехом.
— Пока, — сказал он, и все смолкло в телефоне.
Лунд отправилась в крепость из красного кирпича, что носила гордое имя ратуши, нашла в подвальном этаже место, отведенное для машин городской администрации. Там она — в коротком черном пальто, джинсах и шерстяном свитере — пыталась добыть нужную информацию от раздражительного старика в униформе, который был уверен, что у него есть гораздо более срочные и важные дела, чем отвечать на ее вопросы.
Гараж управлялся из пункта охраны, расположенного возле выезда. Старика и Лунд разделяла стеклянная стенка, выполняя абсолютно непонятное Лунд предназначение. Мониторы фиксировали все происходящее в здании ратуши, в коридорах городского совета, похожих на тюремные, в кабинетах чиновников, в подвале и в самом гараже.
— Мы заняты, — сказал дежурный охранник.
— Это не займет много времени. Мне необходимо понять, как работает ваша система.
Он вел себя так, будто работал здесь с момента постройки здания, то есть как минимум столетие. Ворчливый мужчина лет шестидесяти пяти, в очках с линзами в форме полумесяцев, с венчиком серебристых волос вокруг лысины, он носил свою униформу с такой важностью, будто герб города, вышитый на тужурке, — три башни, стоящие на воде, — является атрибутом высочайшего поста, и вообще его больше занимали связки ключей, мониторы и ящички для бумаг, чем люди, снующие вокруг.
— Это гараж, — сказал он. — Что тут непонятного? Водитель ставит машину и сдает ключи. Чтобы взять машину, нужно сначала взять ключи.
За его спиной была доска с крючками, увешанная ключами. Подошел человек и попросил машину. Старик встал, стянул на самый кончик носа полумесяцы очков, чтобы прочитать документы и заявку.
— Вам нужно сходить к окулисту, — сказала она, пытаясь быть дружелюбной.
Он вручил водителю кольцо с ключами, смерил ее недовольным взглядом и молча уселся на место.
— Значит, ключ от украденной машины висел бы здесь?
— Если бы ее не украли.
— Кто отвечает за заправку машин?
— Водители, наверное. Меня это не касается.
— И об этом всегда делается запись в регистрационном журнале?
Этот вопрос ему не понравился.
— Я не могу отвечать за поступки кандидатов. Обращайтесь к ним.
Лунд была настойчива:
— Я обращаюсь к вам.
Она вошла в крошечное помещение, положила перед ним журнал учета машин штаба Хартманна.
— Это один из ваших журналов. Объясните мне, пожалуйста, эту запись. Значит ли она, что никто не заправлял машину после этой даты?
— Вам полагается находиться снаружи.
— Вы работаете в городской администрации, вам полагается помогать полиции. Расскажите мне о том, что означают записи в журнале.
— Ничего не означают, — буркнул старик. — Водители не заполняют его каждый день, а ждут, когда у них будет свободное время, и тогда записывают то, что случилось за неделю или за две. А иногда вообще ничего не пишут.
Он всмотрелся в записи.
— Этот водитель больше не возвращался сюда. Само собой, он не сделал никаких записей. Ничего удивительного. Теперь я могу вернуться к работе? — Он поправил очки на носу, поглядел на нее сквозь них. — Или у вас есть еще вопросы?
Она вышла из его кабинки, направилась к выходу, за которым виднелся лишенный красок зимний день. Никто не помогает полиции. Для всех они особая разновидность врага. И даже в самом сердце городской администрации то же самое.
Лунд вернулась обратно и встала за стеклом, как полагалось. Старик все возился со своими очками — нервно, как ей показалось.
— Как водители платят за бензин?
Он нажал кнопку своего микрофона:
— Что?
— Как водители платят за бензин?
Он задумался:
— В каждой машине есть платежная карта. Послушайте, к нам это не имеет никакого отношения…
— Мы не нашли в той машине никакой карты. Как она выглядит?
— Не знаю я. Мы — охрана. Деньгами не занимаемся. А теперь, если позволите…
— Я понимаю. Но вы ведь можете выяснить, на какие заправки они обычно заезжают?
— Вам нужно только это?
— Да. — Она улыбнулась. — И потом я перестану вам мешать.
Он сидел на узком табурете с несчастным бледным лицом и теребил в руках очки.
— Обещаю, — сказала она.
Все нужные сведения нашлись в журнале, лежащем прямо перед несговорчивым охранником. Он переписал то, что нашел, на листок бумаги и просунул его под стекло:
— Что-нибудь еще?
— Не сейчас, спасибо.
Майер с командой, все как один в касках, осматривали стройплощадку, которая обещала стать новым крылом здания гимназии.
— Поговорите с каждым рабочим, — приказал он. — Узнайте, во сколько они пришли в тот день, когда ушли, что видели. Когда закончите, переключайтесь на уборщиков. А потом…
Договорить ему помешал звонок от Лунд.
— Вы собираетесь приехать сюда или что? Тут куча дел.
— В машине должна была быть платежная карта для покупки бензина. Карты у меня нет, но есть ее номер.
Она замолчала. Он слышал на заднем фоне шум городского транспорта и представил, как она сидит за рулем, жонглируя телефоном и бумагами и пытаясь вести машину.
— В ту пятницу картой пользовались в семь двадцать один вечера. Заправка на Нюропсгаде.
— Где это?
— В двух минутах от ратуши.
Молчание Майера было красноречиво.
— Надо просмотреть записи камер слежения с той заправки, — сказала Лунд.
— Мы должны выполнять указания Букарда.
Теперь промолчала она.
— А вы можете без меня это сделать? — спросил он, и тут же ему стало стыдно за свои слова.
— Конечно, — ответила она тем звенящим напевным тоном, который умела включать и выключать по желанию. — Как хотите.
И прервала связь.
Копы смотрели на него.
Он бросил каску ближайшему из них.
— Работайте. Вы знаете, что делать, — сказал он.
— А вы куда? — спросили его.
— Если что, я в управлении.
Дни становились все короче, темнеть начинало уже с четырех часов. Пернилле Бирк-Ларсен сидела в застекленной конторе и принимала звонки — от разгневанных клиентов, журналистов, незнакомцев с нелепыми предложениями помощи.
