ГЛАВА 28
– Хочу в Париж, – произнесла Эбигейл и глотнула вина из бутылки. – Там я стану танцовщицей.
Она вскинула руки и закружила. Ее смех отдавался эхом от плиточных стен «Сити-Холл», сводчатых потолков, лестничных колодцев и кишащих пауками канделябров. В этот поздний час станция была надежным убежищем от непрекращающегося дождя.
– Ерунда этот твой Париж. Там скучно. – Мэттью попытался выхватить из ее рук бутылку. – К тому же ты не умеешь танцевать.
– Умею. – Эбигейл надула губы. – Смотри. – Она встала на носки, как балерина, сделала несколько шагов и потом споткнулась.
Мэттью громко рассмеялся. В отместку Эбигейл помахала перед его носом бутылкой и начала медленно выливать содержимое на пол.
– Эй! – крикнул Мэттью. – Что ты делаешь?
– Попроси прощения.
– Извини.
Эбигейл продолжила свое занятие.
– Чего ты? – обиженно проговорил Мэттью. – Я же извинился.
– Не всерьез, – сказала Эбигейл.
– Всерьез. – Он заключил ее в объятия и повалил на пол.
– Отпусти, задушишь, – задыхаясь, проговорила Эбигейл, извиваясь под ним.
Мэттью поцеловал ее в губы, укусил кончик носа.
– Давай лучше махнем в Гонконг. А? Проберемся на грузовое судно…
Эбигейл закрыла его рот поцелуем.
– Разве я похожа на китаянку?
Мэтью засмеялся.
– С тобой я готов ехать куда угодно.
– А как же они, неужели мы их бросим? – спросила Эбигейл и тут же пожалела, потому что Мэттью сразу отстранился и помрачнел.
– Черт возьми, разве мы не имеем права жить своей жизнью?
Он сел. Взял бутылку и вытянул из нее все, что там осталось.
– Не знаю… – пробормотала Эбигейл, тоже садясь.
– Хочешь прожить всю жизнь ребенком? Давай! Пусть тебя опекают.
Мэттью был добрым, кротким парнем, но, опьянев, становился непредсказуемым. Эбигейл это знала. Она попыталась его успокоить, начала обнимать, но он сбросил ее руку.
– Зачем я с тобой связался? Ты никогда не изменишься.
– Это неправда, – возразила Эбигейл. – Я поеду с тобой.
Мэттью поднялся:
– Нет.
– Не уходи, – взмолилась Эбигейл.
Он обернулся:
– Возвращайся к мамочке и папочке. А я найду себе настоящую женщину.
Слово «настоящую» Мэттью произнес с нажимом, заставив Эбигейл поморщиться.
Он быстро исчез в боковом проходе, но она еще некоторое время слышала его бормотание. Эбигейл понимала, что скоро Мэттью протрезвеет. Его глупая злость пройдет, и он снова станет прежним. Но теперь ей стало одной страшно. Она натянула на уши свой цилиндр и села у стены, обхватив колени. Наверху барабанил дождь, на душе было тоскливо. По щекам покатились слезы. Эбигейл всегда плакала, когда оставалась одна. Ее слез Мэттыо не видел и не увидит. Эбигейл плакала тайком, сколько себя помнила.
Она закрыла глаза, опустила голову на колени, стараясь заснуть под убаюкивающий шум дождя. Вдруг из туннеля донесся пронзительный, раздирающий душу визг. Эбигейл подняла голову и вгляделась в темноту.
– Мэттью!
В другом конце станции «Сити-Холл» возникли четыре фигуры. Гудини снял шляпу, стряхнул капли дождя. Дойл прошел дальше, внимательно осматривая все вокруг. Мари сложила зонтик, обводя взглядом сводчатый потолок туннеля.
– Мне здесь не нравится, – заключила она.
Замыкал шествие Лавкрафт с потрепанным ранцем за плечами, в котором что-то позвякивало. Мари прикрыла лицо дрожащими руками.
– Что случилось? – тревожно спросил Дойл.
– Не знаю, – прошептала она. – Очень тяжело дышать.
– Наверное, клаустрофобия, – предположил Гудини.
– Нет, – сказала Мари. – В этом воздухе я чувствую что-то нехорошее.
Дойл повернулся к Лавкрафту:
– Начинайте.
Лавкрафт скинул ранец на пол и расстегнул. Внутри обнаружился набор непонятных инструментов – переносная лаборатория демонологических исследований. Он стал перебирать причудливого вида устройства с сосредоточенностью хирурга, приготовившегося к сложной операции. Снял мягкую черную шляпу и повесил на шею защитные очки с выпуклыми линзами. После непродолжительного размышления сунул руку в некоторое подобие рукавицы, изготовленной из кости какого-то крупного животного, натянул ее до запястья и закрепил на локте с помощью кожаных ремешков. На «рукавице» был выгравирован какой-то символ, а у основания прикреплен небольшой нефритовый щиток. От этого щитка по всей поверхности «рукавицы» тянулись многоцветные проводки, связывающие ее с управляющим устройством, размещавшимся у ног Лавкрафта. Он надел защитные очки и включил тумблер на управляющем устройстве. Там завертелись какие-то катушки, защелкали контакты. «Рукавица» стала подрагивать, в воздухе замерцали зеленые змееобразные всполохи. Дойл изумленно наблюдал, как излучаемые чудесной «рукавицей» всполохи постепенно превратились в загадочные математические символы. Катушки завращались быстрее. Лавкрафт наклонился и свободной рукой начал поворачивать наборный диск на управляющем устройстве, не отрывая глаз от быстро сменяющих друг друга цифр и формул, которые возникали перед ним в воздухе.
Дойл откашлялся.
– Говард, что это такое?
– Раковина Элтдауна, модифицированная Дювалем, – быстро ответил демонолог. – Символы, которые вы наблюдаете, это язык великого племени яйт. Я сейчас пытаюсь сформировать эфирный мост, но на это потребуется время. Так что пока помолчите.
Дойл с Гудини подошли к Мари. Она прислонилась к колонне. Ее лихорадило.
– Мари, что с тобой происходит? – спросил Дойл.
– Мне ужасно холодно. Как в ледяном погребе. – Она плотнее обернула вокруг шеи шаль. – Обычно, если духи появляются, я чувствую их дыхание. А здесь… какая-то пустота.
– Есть результат! – воскликнул Лавкрафт, сбрасывая очки и вытирая со лба пот. – Несмотря на помехи, мне удалось уверенно поймать субауральную вибрацию.
– И что? – промолвил Гудини.
– А то, что моя теория, которую я разработал сравнительно недавно, работает. В субультранизком диапазоне частот действительно можно принимать сигналы из параллельных миров. – Лавкрафт посмотрел на остальных членов Арканума и вздохнул. – Ладно, скажу проще. Известно, что киты, общаясь друг с другом, используют частоты много ниже, чем мы, когда разговариваем. Почему? Потому что вода и воздух совершенно разные среды и звуковые волны распространяются в них по-разному. А теперь представьте параллельный мир, где измерений не четыре, как у нас, а, например, шестнадцать. Я предположил, что электромагнитные колебания, приходящие из такого мира, оставляют в нашей атмосфере следы, подобно тому, как наши ноги, вышагивая по песку, оставляют в нем отпечатки.
