– У тебя сноровка, как у однолапого пса, – проворчала Мари.
Ответить Лавкрафт не мог, потому что ловил ртом воздух. Она покачала головой и занялась окном. Осторожно выдавив стекло форточки, повернула запорную ручку. Окно бесшумно отворилось. Мари скользнула внутрь, мягко спрыгнула на ковер и осмотрелась. Мебель покрывали похожие на саваны белые чехлы. Значит, это гостевая спальня. Она поднялась, прижала ухо к двери. Потом подбежала к окну и подала знак Лавкрафту.
Вскоре он кулем свалился на ковер, но поднялся, бормоча:
– Все в порядке… все в порядке…
– Да тише ты! – шикнула на него Мари. – Хочешь, чтобы сюда сбежалась вся его орава?
На втором этаже было мрачно, как в склепе. Звуки музыки из противоположного крыла сюда едва проникали. Строгость обстановки показалась Мари подозрительной. В доме, где жили несколько поколений фанатичных сатанистов, отсутствовал даже намек на что-либо подобное. Ни картин, ни талисманов, ни странных зеркал, ни магических кристаллов, ни символики на мебели, пусть самой безобидной. Дом охранял свои тайны. И это обеспокоило Мари больше, чем если бы на стенах были вывешены в ряд головы замученных детей. Подобная конспирация свидетельствовала о том, что у хозяина дома сердце чернее, чем думала Мари.
Мужская фетровая шляпа проплыла в воздухе мимо ошеломленных гостей, задержалась перед Дойлом, сделала мертвую петлю и двинулась дальше по залу. Гудини вышагивал рядом, похожий на счастливого папашу, выгуливающего ребенка. Время от времени он взмахивал рукой, изменяя направление полета. Гости восторженно загалдели, когда шляпа принялась прыгать с головы на голову, пока наконец после очередного замысловатого прыжка не успокоилась на тонзуре Пола Кейлеба.
Зал взорвался овациями. Гудини раскланялся. Свист, смех, аплодисменты. Пол Кейлеб снял шляпу. Попробовал заставить полететь – не получилось.
– Пойдемте выпьем. – Мадам Роуз потянула Гудини к бару. Там ее улыбка мгновенно растаяла. – Вам угрожает опасность. – Ее голос понизился до вибрирующего шепота. – Нам нужно поговорить.
– Где? – мрачно буркнул Гудини.
– Внизу есть винный погреб. Вход через кухню.
Она быстро отошла.
В противоположном конце зала Дойл задумчиво потягивал коктейль. Рядом Эбигейл нашептывала что-то Изабелле. Почувствовав на затылке чей-то тяжелый взгляд, Дейл резко обернулся.
– В детстве я обожал Шерлока Холмса, – произнес шейх спокойным, размеренным тоном. – Прочитал о нем все.
– Дариан, у вас отцовские глаза, – сказал Дойл.
– Возможно. Но я не такой слабый, как он.
– Он не был слабым. – Дойл глотнул из бокала. – А всего лишь сумасшедшим.
Глаза Дариана вспыхнули.
– Ну в этом отношении мы совершенно одинаковы.
– Какой из рассказов о Холмсе вам нравится больше всего? – спросил Дойл, чтобы потянуть время.
– Честно говоря, мне нравится все. Но сейчас я процитирую фрагмент, который соответствует ситуации. – Дариан усмехнулся. – Из «Скандала в Богемии»: «Вы совершите ошибку, если возьметесь теоретизировать, не имея данных. Ибо незаметно для себя начнете поворачивать факты, желая подогнать их к своей теории, вместо того чтобы подкреплять теорию фактами…»
– Очень хорошо. Слово в слово. И все же… – Дойл приблизился. – Я думаю, существуют определенные преступления, наказать за которые можно только мщением, потому что к закону обращаться бесполезно.
– Вы узнаете, что такое месть, Артур. И довольно скоро. Вы и эта юная леди.
Дойл схватил Дариана за запястье.
– Вы захлебнетесь собственной кровью, прежде чем с ее головы упадет хотя бы волос.
Дариан высвободил руку.
– На прощание я приведу еще одну цитату. На сей раз из «Собаки Баскервилей»: «До сих пор моя сыскная деятельность протекала в пределах этого мира. Я борюсь со злом по мере своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянным с моей стороны».
Он развернулся и ушел.
Дойл подозвал Гудини и сообщил:
– Я разговаривал с Дарианом.
Гудини застыл.
– Где этот негодяй?
– Здесь. Одет под бедуина. Гудини, нам ни в коем случае нельзя терять инициативу.
– Мадам Роуз пригласила меня на беседу.
– Это опасно.
– Я сумею себя защитить. – Гудини расстегнул пиджак, и Дойл увидел у него за поясом револьвер с перламутровой ручкой.
– Только недолго. Капкан в любую минуту может захлопнуться.
Гудини показал глазами на Эбигейл:
– Следите за ней.
– Хорошо. А вы будьте осторожны.
* * *
Когда Гудини протискивался в сторону кухни, из-за портьеры за ним, удовлетворенно кивая, наблюдал Дариан.
Мрачные, похожие на туннели коридоры третьего этажа с двенадцатиметровыми потолками, казалось, вели в бесконечность. С портретов в золоченых рамах на незваных гостей злобно смотрели предки Демаркуса.
– Так мы и за ночь на управимся, – прошептала Мари, осторожно закрывая дверь очередной комнаты.
– Сейчас.
Лавкрафт опустился на колени и расстегнул ранец. Порылся в нем и извлек… высохшую серо-коричневую человеческую кистьлевой руки. С длинными, обломанными по краям ногтями, окаменевшими пальцами и выглядывающими снизу хрупкими, как хворостинки, сухожилиями.
– Амулет «Кисть повешенного», – произнес он со значением. – Отрублена в пятнадцатом веке топором или острым ножом у какого-то вора. Завороженная должным образом, становится весьма полезным инструментом. Она найдет нам…
Неожиданно пальцы на мертвой кисти согнулись. Лавкрафт быстро поставил ее на пол.
– Она у тебя способна оживать? – удивилась Мари.
– Да, когда знает, чего я хочу.
Лавкрафт с улыбкой наблюдал, как амулет ползет по полу. Вдруг кисть опрокинулась «на спину», пальцы сжались в кулак. Все, кроме полусгнившего указательного, который указывал на дверь в конце коридора.
– Надо же, как она быстро сработала. – Он поднял кисть и повернулся к Мари: – Пошли. Это там.
Двухэтажная библиотека Торнтона Демаркуса поразила Лавкрафта. Ему захотелось остаться здесь хотя бы на месяц, а лучше на год. За застекленными дверцами шкафов хранились бесценные фолианты. Почти везде только первые издания.
От пола до потолка. В промежутках между шкафами с потолка свисали четыре больших гобелена четырнадцатого века. В центре библиотеки на огромном дубовом столе возвышался подсвечник с четырьмя горящими свечами. На середине стола лежала старинная книга. Несколько сотен пергаментных листов, аккуратно вшитых в кожаный переплет. Когда-то роскошный, но давно уже высохший и потрескавшийся. Сомнений не было. Перед ними – «Книга Еноха».
