ГЛАВА 1
Ключ в замке входной двери провернулся почти бесшумно, но хватило и этого. Я проснулся.
Проснулся, нашарил под кроватью штуцер, направил его граненые стволы в коридор.
А оттуда — щелчок выключателя, скрип платяного шкафа, приглушенный шорох душа. После — осторожные шлепки босых ступней.
Когда Анна зашла в спальню, оружие вновь лежало под кроватью, а я делал вид, будто крепко сплю.
— Не притворяйся, — улыбнулась девушка, повесила влажное полотенце на подлокотник кресла и забралась под одеяло.
Повеяло легкой смесью духов, вина и табачного дыма; я провел ладонью по нежной коже стройного бедра, но Анна вдруг выгнула спину, вытесняя меня с нагретого места.
— Тебе пора! — пробормотала она. — Опоздаешь.
— Вот так всегда, — пробурчал я, усаживаясь на кровати.
— Это твой рабочий график, — напомнила подруга. — Не мой.
— Никто и не спорит.
Поежившись, я взял с тумбочки наручные часы и взглянул на светившиеся в темноте стрелки.
Без четверти полночь. И в самом деле — пора.
— Поздно ты сегодня, — зевнул я, защелкнув на запястье металлический браслет хронометра.
— Была на открытии дома-музея Дэвида Волина. — Анна перевернулась на другой бок и зевнула. — Устала как собака. Ног не чувствую.
— Это кто еще такой? Первый раз слышу.
— Если бы ты хоть самую малость интересовался моей работой…
— Меня интересуешь ты, а не твоя работа.
— Не прочитаешь сегодняшнюю статью, разговаривать с тобой не буду.
— Договорились, — усмехнулся я, поднялся с кровати и отправился в ванную комнату.
Холодный душ мигом прогнал остатки сна, зубной порошок избавил от неприятного привкуса во рту, а вот побриться я уже точно не успевал, поэтому лишь задумчиво потер колючую щетину на подбородке и вернулся в спальню. Открыл стоявший у двери шкаф — и комнату осветило сияние расчертивших полировку полок серебряных линий. Металлические пентаграммы и гексаграммы тихонько мерцали, подсвечивая расставленные в их вершинах патроны.
Шестиконечные звезды давали приют тупоконечным мельхиоровым коротышам; пентакли занимали их старшие братья — винтовочные боеприпасы пятидесятого калибра. Там уже ни о каком мельхиоре и речи не шло: и гильзы, и вытянутые пули изготавливались из чистого серебра. Стоявшие наособицу патроны к штуцеру семьдесят пятого калибра тоже были полностью серебряными, только темнели свинцом экспансивные полости пуль. На общем фоне они казались настоящими великанами, и немудрено: калибр три четверти дюйма — это серьезно.
— Мешаешь спать, — сонно пробормотала Анна.
— Сейчас, — пообещал я и натянул брюки. Застегнул сорочку, начал завязывать галстук и задумался, какой из револьверов выбрать: табельный «Детектив» или личный «Марли» с более длинным, трехдюймовым стволом.
Решив в итоге обойтись компактным «Детективом», я откинул в сторону барабан револьвера и осторожно взял один из мельхиоровых коротышей. Пальцы уловили неприятную дрожь заточенной в заряде сущности, но к подобным ощущениям мне было не привыкать. Гильза мягко провалилась в камору, оставив на виду лишь донце с вырезанным из серебряной фольги пентаклем.
Конструкция проще некуда: жмешь спуск, боек разрушает пентаграмму и заточенная в патроне сущность вырывается на волю. Прошивая все на своем пути, она, в зависимости от длины ствола, мчится футов сорок — пятьдесят, а потом попросту исчезает, растворяясь во враждебном ей пространстве и времени.
Стрелять пулей, разумеется, надежней, но не брать же на деловую встречу винтовку? За барабанным карабином по праву закрепилась дурная слава излюбленного оружия гангстерских разборок, да и под плащом его прятать неудобно…
Я вынул из пентаграммы второй патрон, загнал его в камору откинутого барабана и потянулся за следующим.
Только так, только по очереди. Стенки гильз способны удержать лишь одиночную сущность, если боеприпасы соприкоснутся, самопроизвольной детонации не избежать. Запросто можно остаться и без пальцев, и без головы — это уж как повезет.
Именно поэтому все оружие, кроме двуствольных штуцеров под совсем уж «злой» боеприпас, оснащалось барабанами. И чем мощнее был патрон, тем массивнее требовался барабан, а все попытки создать карманный револьвер под патрон с пулей успехом так и не увенчались. Из-за недостаточной толщины перегородок между каморами сущности дотягивались друг до друга, превозмогали алхимические защитные формулы и вырывались на волю, обычно с фатальными для испытателя нового образчика стрелкового вооружения последствиями. Ослабленные же, они оказывались просто не в состоянии прогнать кусочек серебра по нарезам ствола.
Полностью зарядив револьвер, я убедился, что все шесть камор окружило серебристое сияние пентаграмм, и сунул оружие в кобуру. Прицепил ее на пояс, убрал снаряженный патронами увесистый спидлоадер — по сути, тот же самый барабан — в кожаный чехол и пристроил его рядом.
— Как погода? — спросил я после этого у подруги и по привычке выдвинул из чехла зеркальный клинок служебного ножа — шесть дюймов остро заточенной стали, способной рассечь даже выбравшуюся из Вечности сущность.
— Погода собачья, — зевнула в ответ Анна. — Надень плащ.
Убедившись, что на алхимическом покрытии клинка ни пятнышка, я вернул оружие в ножны и спрятал под пиджак. Вышел в прихожую, снял с вешалки плащ, достал с верхней полки шляпу.
— Приятных снов, — произнес, заглянув обратно.
— Чао, любимый, — донеслось в ответ.
На улице и в самом деле оказалось премерзко. С неба сыпал мелкий противный дождик, холодный ветерок теребил ветви деревьев, на тротуаре темнели пятна луж.
Как я и предполагал, ни одного такси поблизости не оказалось, пришлось поднять воротник плаща и отправиться к ближайшей станции подземки пешком. Пройдя через вращающиеся двери в безлюдный вестибюль, я отряхнул шляпу и начал спускаться в полутемное, едва освещаемое тусклыми фонарями нутро подземной железной дороги. Примерно на середине лестницы дала о себе знать близость Вечности, и у меня заложило уши. Стало трудно дышать, в голове зазвучал неразборчивый шепот.
На миг остановившись, я прикоснулся к вискам, сосредоточился и уже совершенно спокойно отправился дальше. Призрачное присутствие чуждой людям стихии никуда не делось, но теперь оно растворилось в дуновениях встречного сквозняка. Стало чем-то само собой разумеющимся, не стоящим внимания.
Дело привычки на самом деле.
