— Ты позволил зарасти тонзуре, Дитль.
— Теперь я скромный приходской священник, — сказал Дитрих, — а не нищенствующий монах.
Оккам окинул его взглядом:
— Ты, быть может, и сложил с себя обет нищенства, но богатства явно не снискал.
— Жизнь здесь имеет свои приятные стороны.
— Если бы ты научился льстить императору, тебе не пришлось бы жить в лесной глуши.
— Если бы ты научился жить в лесной глуши, тебе не пришлось бы льстить императору.
Уильям чуть слышно засмеялся и посмотрел на восток, в сторону Мюнхена, Праги и Вены — столиц великих династий.
— Недурно, — сказал он и после секундного молчания продолжил: — Было во всем этом что-то возбуждающее; создавалось ощущение, что мы вершим судьбы мира. «Если вы защитите меня своим мечом, — говорил я Людвигу, — я буду защищать вас своим пером».
— Интересно, стал бы он это делать, если б дошло до того? Оккам пожал плечами:
— Людвиг находился в более выигрышном положении. Но люди будут помнить меня тогда, когда о нем давным-давно позабудут.
— Разве так уж плохо, — спросил Дитрих, — просто кануть в забвение?
Англичанин отвернулся м подтянул подпругу под седлом:
— Так расскажи мне о демонах и кузнечиках.
Дитрих видел, как схоласт осматривал крышу церкви, и знал, что тот отметил отсутствие «горгулий». К этому времени его друг наверняка сопоставил свои собственные наблюдения с описанием госпожи Эйнхард.
Пастор вздохнул:
— Есть земли, что лежат даже дальше «островов канареек». Сами звезды на небосклоне суть далекие острова, и на них живут…
— Кузнечики, — подсказал Оккам, — а не канарейки. Дитрих покачал головой:
— Существа во многом такие же, как ты или я, но внешним обликом походящие на кузнечиков.
Англичанин засмеялся:
— Я бы обвинил тебя в том, что ты плодишь сущности без нужды, если бы только… — Он вновь бросил взгляд на стрехи церковной крыши. — Откуда ты знаешь, что они живут на звезде?
— Гости так сами мне сказали.
— Как ты можешь быть уверен, что они говорят правду? Кузнечик может сказать что ему угодно и заслуживает доверия не более чем человек.
Дитрих порылся в своем мешке:
— Не хочешь ли поговорить с одним из них сам? Оккам окинул взглядом упряжь для головы, которую протянул ему священник. С опаской коснулся ее пальцем, потом резко отдернул руку:
— Нет. Я, пожалуй, предпочту знать поменьше.
— А, — Дитрих отвел глаза в сторону, — Манфред рассказал тебе об обвинении.
— Он спросил, не могу ли я замолвить за тебя слово перед ведущим следствие магистратом.
Пастор хмыкнул.
— Да, как будто слово еретика имеет в их глазах какой-то вес. Но если кто-нибудь спросит о дьявольщине во время моего пребывания здесь, я смогу правдиво ответить, что ничего такого не видел.
— Спасибо, старый друг. — Они обнялись, и Дитрих подставил ладони, помогая Уиллу влезть в седло.
Оккам уселся:
— Я боюсь, ты понапрасну растратил свои годы в этой дрянной деревушке.
— У меня были на то причины.
И причины оставаться тоже. Дитрих, пришел в Оберхохвальд, ища убежища, но теперь тот стал его уголком мира, он знал здесь каждое дерево, камень и ручей, как если бы в детстве набивал о них шишки. Пастор больше не смог бы жить в Париже. Когда-то ему казалось там лучше лишь потому, что он был моложе и не познал еще удовлетворения жизнью.
* * *
После того как «досточтимый инцептор» уехал прочь, Дитрих вернулся в деревню, где столкнулся со своим арендатором, Гервигом Одноглазым, направлявшимся в поля.
— Уехал с глаз долой, святой отец, — загоготал старик. — И пусть катится.
— Вот как? — спросил пастор, дивясь, что за обиду успел затаить Гервиг на Оккама.
— Уехал из Нидерхохвальда сегодня утром, с телегой, гаремом и всем остальным. Отправился во Фрайбург с первыми петухами.
— Еврей? — Внезапно на июньском солнце Дитриха пробил холодный пот. — Но он же собирался в Вену.
Гервиг потер подбородок:
— Не могу сказать, мне плевать. Он дрянной человек. Курт-свинопас, муж моей кузины, слыхал, как старый еврей говорил, что покончит с Анжелюсом. Какая мерзость! Без колоколов как простой народ узнает, когда прекращать работу?
— Анжелюс, — повторил Дитрих.
Гервиг подался вперед и понизил голос, хотя никто здесь и не мог услышать их:
— И эта тварь, похоже, увидела мельком кого-то из ваших необычных гостей. Курт слышал, как тот восклицал о нечистых животных и летающих демонах. Курт, он сразу бросился сюда, поскольку хотел поспеть с новостями первым. — Гервиг харкнул и сплюнул в грязь, но относилось ли это на счет еврея, вкуса кузины в вопросе избранников, или старик просто прочищал горло, Дитрих не стал выяснять. Он устремился в пустую церковь, где, посреди образов страдающих святых и заморских чудовищ, пал на колени и принялся вновь молить о прощении грехов, как делал более десяти лет назад.
XX
Июнь, І349
От дня памяти св. Герве. 17 июня
Там его, распростертым ниц на каменных плитах, и нашел Манфред. Он сел на ступенях алтаря рядом с Дитрихом:
— Я послал Макса и его людей перехватить еврея, — сказал он. — Здесь всего лишь несколько дорог, по которым можно проехать, к тому же с телегой. А люди Макса на конях. Он привезет его назад.
Дитрих встал на колени:
— А затем?
Манфред откинулся назад на локтях:
— А затем посмотрим. Я импровизирую.
— Ты не можешь держать его вечно.
— Разве? Увы, полагаю, герцог начнет задавать вопросы. Семья, находящаяся под опекой сеньора, не может просто так испариться. Но нас заботит одно и то же, Дитрих, — добавил господин. — У Фридриха появятся претензии и ко мне. Я укрыл тебя.
Я могу бежать, подумал Дитрих. Однако куда на этот раз? Какой властитель примет его? Новые города на Диком Востоке нуждаются в поселенцах, и там не задают вопросов о прошлом человека. Дитрих вернулся к молитве, но его тревожило самолюбие. Потому он стал повторять одни и те же строчки, надеясь, что мысли последуют за словами. Спустя какое-то время Манфред поднялся и вышел из церкви.
* * *
Солнце уже клонилось к закату, когда началась суматоха, оторвавшая пастора от молитвы. Он вышел на улицу и увидел отряд, возвращавшийся по седловине между церковным холмом и замком. Это был Макс со своими людьми и связанным пленником с мешком на голове, лошадь которого вели под уздцы. Народ стекался из домов или бежал с яровых полей узнать, что стряслось.
