Дитрих невольно подумал, насколько же рыцари склонны к преувеличениям в описании ратных подвигов. Из человеческого тела может вытечь немалое количество крови, но простейший расчет доказывает полную невозможность «рек крови», особенно если «большинство защитников бежали».
— Нашли ли они медь? — сменил тему пастор.
— Ганс решил, что сокровищница находится там, где будет наибольшее сопротивление, поэтому устремился в самую гущу битвы. Но, — Манфред запрокинул голову и расхохотался, — здравый смысл ему не помог, а проволоку вашу он нашел по чистой случайности. Фалькенштайн держал покои своей супруги постоянно натопленными — изразцовую печь использовал, кстати! — и крэнков туда просто потянуло. Там и лежала проволока. Муж отдал медь жене, может, хотел украшений изготовить. Полагаю, вы, философы, сделаете какой-нибудь вывод из такого совпадения. Например, что здравый смысл имеет свои пределы.
— Или что Господь предначертал Гансу отыскать ее. — Дитрих закрыл глаза и прочитал короткую благодарственную молитву за то, что теперь крэнки смогут продолжить починку своего корабля.
— Но слушай, — сказал Манфред. — У фрау Фалькенштайн был телохранитель, и, когда крэнки ворвались в ее покои, он махнул своим мечом и зарубил Герда с одного удара. И что сделал наш маленький капрал — заслонил своего товарища и отбивался от противника, пока остальные вытаскивали тело! Сначала он отмахнулся стулом, парировал, затем метнул снаряд при помощи своего pots de fer, который ударил в шлем врага по касательной, отчего тот упал без сознания. Затем, о благородный поступок! Он осенил крестным знамением солдата и скрылся.
— Выходит, он его пощадил? — спросил Дитрих в изумлении, зная характер крэнков.
— Прекрасный жест. А фрау Фалькенштайн все это время визжала от ужаса перед демоном. Но теперь она говорит, что ее телохранитель сражался геройски и сам Сатана признал его доблесть.
— Ах. Так множатся легенды. Манфред поднял голову:
— Что может быть лучше легенды о том, как противники вершили геройские поступки, встретившись лицом к лицу? По всему, солдат должен был обделаться при виде Ганса; но он стоял и сражался, хотя мог сбежать. Этот человек еще внукам своим станет рассказывать, как он обменялся ударами с демоном и уцелел — если только герцог не вздернет его раньше на виселице. Однако серебро Габсбургов возвращено — и уже на пути в Вену вместе с евреями и отрядом охраны из надежных людей. Остальных пленников также освободили.
— Слава Богу. Господин, не призовете ли вы к себе Ганса, чтобы предупредить о гневе его повелителя?
— Боюсь, слишком поздно. Как только я вернул сокровища герцога, то позволил Гансу отнести павшего товарища в склеп крэнков.
Дитрих вскочил во внезапной тревоге:
— Как! Тогда мы должны поспешить назад, пока не поздно. Манфред скривил губы:
— Сядь, пастор. Только дурак решится ехать этой тропой ночью. Что бы ни было на уме Гроссвальда, оно уже свершилось. Однако клянусь честью, если с Гансом обошлись неподобающе, Гроссвальд за это заплатит!
Дитрих не был уверен в том, что Манфреду по силам наказать Гроссвальда, если тот того не пожелает. Крэнки боялись зимних холодов; но, чем теплее становилось, тем более распалялось их высокомерие, а клятвы таяли вместе со снегом.
* * *
Дитриху не спалось. Он не рассчитывал на то, что перемирие продлится долго, ибо порядки крэнков требовали покорности, а не равновесия. Их «Паутина» соткана не из клятв и взаимных обязательств, а из власти и безропотности; она зависела больше от желаний и эмоций, нежели от разума и воли.
Стояло новолуние; то и дело проваливаясь в дремоту, пастор наблюдал, как Орион и его псы преследуют Юпитера. Охотники, утомленные погоней, скрылись за пиками Брайтнау, а над гребнем горы осталась желтеть лишь Собачья Звезда, самая яркая из всех. Дитрих читал Птолемея в Париже, когда проходил квадривиум. Тот писал, что Сириус красного цвета. Возможно, грек ошибался, или же в текст по вине переписчика закралась ошибка, но Ганс говорил, что звезды могут меняться, и Дитрих спросил себя, не является ли это одним из доказательств тленности небес.
Он покачал головой. Согласно Вергилию, Сириус приносит смерть и бедствия. Дитрих наблюдал за звездой, пока яркая точка не скрылась из виду. Хотя, может, священник просто заснул.
XV
Март, 1349
Служба шестого часа,
среда поста «Четырех времен»
Домой Дитрих ехал мимо яровых полей и удивился, узнав, что арендаторы и сервы заняты привычными делами. Некоторые выкрикивали приветствия; другие, опираясь на черенки лопат, смотрели ему в след. Гервиг Одноглазый, обрабатывая надел близ дороги, испросил благословения для урожая. Пастор быстро и несколько небрежно исполнил его просьбу, а потом спросил крестьянина:
— Какие новости о крэнках?
Со стороны деревни доносился лязг молотов из кузницы и аромат свежего хлеба.
— Никаких со вчерашнего, когда они немного утихомирились. Большинство сидят в церкви. — Гервиг усмехнулся. — Я полагаю, уж лучше проповеди монаха, чем тумаки.
— Так с теми крэнками, что отправились вместе с господином, ничего не случилось?
Собеседник Дитриха пожал плечами:
— Так они и не возвращались.
Дитрих поскакал к св. Екатерине. В церковном нефе крэнки расположились неровными рядами. Некоторые стояли, другие сидели в своей характерной позе. Трое взгромоздились на стропила. Иоахим стоял за кафедрой, в то время как какой-то кряжистый крэнк в соответствующей упряжи переводил для тех, у кого ее не было.
— Где Ганс? — спросил Дитрих в тишине, встретившей его появление.
Иоахим помотал головой:
— Я не видел их с того дня, как армия отправилась в поход.
Один из присевших на корточки пришельцев зажужжал, и кряжистый произнес в mikrofoneh:
— Беатке спрашивает, жив ли Ганс. Это, — добавил он с крэнковской улыбкой, — важный для нее вопрос.
— Ваш отряд доблестно сражался в битве, — сказал ему Дитрих, — только один из них пал, и Ганс отомстил за него самым христианским образом. Пожалуйста, извините меня, я должен отыскать его.
Он повернулся уйти, когда Иоахим спросил:
— Дитрих!
— Что?
— Кого из них убили?
— Его звали Герд.
Эта новость, переведенная на крэнкский, вызвала немало щелканий и жужжания. Один из крэнков принялся яростно тереть одной рукой о другую. Остальные потянулись к нему, поглаживая быстрыми, словно нерешительными прикосновениями, как будто слегка похлопывая по плечу, стараясь привлечь внимание. Иоахим тоже спустился с кафедры и повторил их жест.
— Блаженны плачущие, — услышал Дитрих его слова, — ибо они утешатся. Печаль — лишь мгновение, тогда как радость — радость вечная быть пред лицом Господа.
