Дитрих повернулся, чтобы взглянуть на Пастушку в упор:
— Это вы послали Увальня в Большой лес.
— В моей стране мы играем, расставляя камни в определенном порядке. Некоторые из них неподвижны, и мы называем их… «домовой» советует «ульями», но я лучше скажу «замками». Оттуда камни-воины делают вылазки и передвигаются с места на место по определенным правилам. В игре состязаются трое.
Священник понял:
— Так, значит, вы играете в камни.
Пастушка изогнула уголки губ с расчетливой изысканностью:
— Каждый занимает свое время как умеет. Хитросплетения игры помогают мне забыться. Мы смеемся и прыгаем,
ибо умрем.
— Ну, — сказал Дитрих, — Ганс вышел из игры. Он теперь вассал Манфреда.
Крэнкерин засмеялась:
— Есть правила и для четырех участников.
XVI
Март, 1349
Великий пост
С мартом пришел новый год. Сервы и селяне обрезали виноградную лозу и срубали колья, ремонтируя покореженные снегом заборы. После того как герр Манфред объявил перемирие, страсти охладились, многие крэнки вернулись на постой в свои прежние дома в деревне. Ганс, Готфрид и некоторые другие разбили лагерь на месте кораблекрушения. Становилось все теплее, и Циммерман с племянниками поставил для них сарай с печью из плитняка. В результате странники могли не отрываться от починки корабля, да и встречи их с недавними противниками свелись к минимуму. Герлах-егерь, который часто забирался далеко в лес, охотясь на волков, рассказывал, что по вечерам иногда видел, как те пытаются исполнить свой скачущий танец «сообща»:
— Получается у них не очень. Они забываются, и дальше каждый скачет как хочет.
Дитрих часто навещал лагерь Ганса и обыкновенно прогуливался с ним по ныне хорошо размеченным лесным тропинкам, обсуждая натурфилософию. Деревья вновь начали зеленеть, и некоторые нетерпеливые цветы раскрыли свои объятия, призывая пчел. На крэнке поверх кожаных штанов красовался овчинный жилет, ибо собственная одежда пришельцев давно истрепалась.
Дитрих объяснял, что, хотя французы и начинают год Господень на Святки, немцы полагают правильным принимать за начало календарного отчета Вочеловечение Христа. Светский год начинается, разумеется, в январе. Ганс не мог понять такого непостоянства.
— На нашей родине, — говорил он, — время меряют не только годами, но и каждым часом дня и даже одной двухсоттысячной частью дня.
— Скребун делит ваш час на двенадцать дюжин минут и каждую минуту на двенадцать дюжин мигов. Что можно совершить так быстро, что понадобился «миг» для измерений?
— «Миг» — это ваше слово. Оно для нас ничего не означает.
Может ли человек узреть усмешку в золоченых граненых полусферах, улыбку на ороговелых губах? С высокой ели раздался стук дятла. Ганс защелкал, словно отвечая, затем рассмеялся:
— Мы находим подобные интервалы полезными для измерения свойств «моря еlektronik», чьи… приливы… поднимаются и спадают бессчетное число раз за один миг.
— Вот как, — сказал Дитрих, — волны, что катятся без воды. А что для вас этот самый «миг»?
— Я должен справиться у «домового».
Дальше оба шли в тишине, которую нарушал только хор пеночек и соек. Дитрих остановился у прогалины, заросшей ясменником. Он сорвал один из бледно-розовых цветков и поднес поближе к глазам. Из корней растения получалась хорошая красная краска, а остальное могло пригодиться Терезии для снадобий. С тех пор как в Большом лесу появились крэнки, она сюда больше не ходила, а потому пастор выкопал несколько цветков и положил в свой мешок.
— Один миг, — возвестил Ганс наконец, — это две тысячи семьсот четыре мириады
[197]
волн невидимого света из… особой субстанции, которая вам неизвестна.
Дитрих какое-то мгновение неподвижно смотрел на крэнка, прежде чем осознал абсурдность ситуации, и расхохотался.
* * *
Когда они возвратились в лагерь, Ганс спросил о Скребуне. Дитрих принялся рассказывать ему об их многочисленных схоластических диспутах по различным вопросам натурфилософии, но пришелец прервал его:
— Почему он не пришел в наш лагерь?
Дитрих внимательно посмотрел на своего спутника:
— Быть может, он придет. Он жалуется на слабость. Ганс внезапно замер, и Дитрих, думая, что крэнк заприметил кого-то в лесу, тоже остановился и прислушался:
— Что такое?
— Боюсь, мы слишком строго придерживаемся Великого поста.
— Великий пост — это трудное время, — сказал Дитрих. — Мы ждем Воскрешения Господня. Но ведь Скребун не крещен, так почему же он тоже постится?
— Из чувства товарищества. Мы находим в этом утешение. — Более Ганс ничего не сказал, и остаток пути прошел в молчании.
* * *
В лагере к Дитриху подошла крэнкерин Ильзе:
— Верно ли, пастор, что те, кто присягнул на верность вашему господину-с-неба, будут жить вновь?
— Doch, — заверил ее Дитрих. — Их души станут жить вечно среди святых, дабы соединиться со своими телами в Судный день.
— Твой господин-с-неба — существо из energia, а потому не сможет ли он найти energia моего Герда и вернуть ее в его тело?
— Ах, Герд… Так, значит, ты — его жена?
— Еще нет, хотя мы и говорили о том, что найдем… по нашем возвращении. Он был членом команды, а я всего лишь совершала паломничество, но он казался столь… столь властным… в своем корабельном наряде и таким красивым с виду. Именно ради меня — чтобы мне не пришлось пить бульон алхимика — он выступил против герра Увальня и присоединился к еретикам. Если ваш небесный господин соединит нас в новой жизни, я тоже принесу ему свою клятву.
Дитрих ничего не сказал о том, что Герд не принял крещения. Он не был уверен, что сможет все правильно объяснить. Закон любви гласил: никто не может быть осужден за отсутствие веры, которую он не имел возможности обрести; но, с другой стороны, только через Иисуса человек мог попасть на небеса. Возможно, Герда допустят в небесный предел, предназначенный для праведных язычников, место совершенного естественного счастья. Но если так и если Ильзе примет Христа, то они не воссоединятся. Непростой вопрос, но Дитрих пообещал подготовить наставление для нее и двух других в лагере, обратившихся к нему с тем же.
Его порадовал их интерес и заодно сильно заинтересовало упоминание о некоем «бульоне алхимика».
* * *
Произведение юнкера в рыцарское достоинство — дело накладное, ведь рыцарская честь требовала, чтобы празднества соответствовали поводу: торжества, пиры, дары, выступление миннезингеров и bohorts
[198]
— состязания на копьях. Поэтому герры часто проводили сразу несколько акколад, уменьшая расходы. Когда Манфред объявил, что собирается посвятить Ойгена, Тьерри решил даровать титул Имайну.
