— Эхо Парменида. Но Альбрехт говорил, в исследовании природы опыт — единственно надежное руководство.
— Нет. Опыт — плохой советчик, ибо завтра он может стать совершенно иным. Только тех положений, чья противоположность сводится к противоречию — evidentia potissima
[223]
— можно придерживаться со всей определенностью. — Оккам развел руками, приглашая поспорить.
— Противоречие в терминах, — отозвался Дитрих, — не единственный род противоречий. Я знаю, что трава зелена, из опыта. Противоположное может быть подделано с помощью experientia operans.
[224]
Уильям проложил ладонь к уху:
— Слова произносишь ты, но я слышу голос Буридана. Кто может поручиться, что в каком-нибудь далеком месте трава не окажется желтого цвета?
Пастор не нашелся с ответом, вспомнив, что на родине крэнков трава и впрямь желтая, нахмурился, но предпочел промолчать.
Оккам вскочил на ноги:
— Пойдем, давай проверим свое положение на опыте. Земля вертится, ты сказал.
— Я не говорил того, что она вертится; только то, lоquendo naturale,
[225]
что может. Небесное движение будет тем же самым в любом случае.
— А тогда зачем искать другое объяснение? Какой от него прок, даже если оно верно?
— Астрономия упростилась бы. Поэтому, прибегая к твоему собственному принципу самого простого основания…
Оккам рассмеялся:
— Ага. Аргумент в виде лести! Это куда более веско. Но я никогда не писал о сущностях в природе. Господь не связан простотой и мог решить сотворить одни вещи элементарными, а другие сложными. Моя бритва применима только к порождениям разума. — Англичанин зашагал к двери, а Дитрих поспешил за ним.
Оккам, запрокинув голову, изучал небо цвета индиго.
— С какой стороны восток? Очень хорошо. Давай обратимся к нашему опыту. Сейчас, если я быстро махну рукой, вот так, то почувствую сопротивление воздуха. Следовательно, если двигаться на восток, в теории ощутишь, как восточный ветер обдувает лицо, а я… — он закрыл глаза и раскинул руки, — ветра не чувствую.
Иоахим, взбирающийся по Церковному холму, остановился на полдороге и воззрился на ученого, который, казалось, принял позу Распятого.
Оккам повернулся к Нижнему лесу:
— Теперь, если посмотреть на север… Я не чувствую никаких изменений ветра, в какую бы сторону ни глядел. — Он пожал плечами и выжидающе замолчал.
— Опыт следует проводить так, — настаивал Дитрих, — чтобы учитывалось все, способное повлиять на окончательный вывод, именно это Бэкон называл experientiaperfectum.
[226]
Оккам развел руками:
— Ага, так, значит, здравого смысла недостаточно для столь особого опыта.
Сияя, как будто одержал победу в диспуте, он вернулся в пасторат. Дитрих по пятам следовал за ним, а следом вошел Иоахим, запер дверь и налил себе кружку пива. Монах уселся за стол подле священника, отломил от каравая кусок хлеба и принялся слушать, не скрывая ухмылки.
Пастор выдвинул аргумент:
— Буридан рассмотрел опровержения тезиса о вращении земли в «Вопросах к четырем книгам о небе и мире» и отыскал ответ на каждое, за исключением одного. Если весь мир движется, включая землю, воду, воздух и огонь, мы бы чувствовали не большее сопротивление ветра, чем лодка, скользящая по течению, ощущает движение реки. Единственным непреодолимым доводом остался следующий: стрела, пущенная вертикально вверх, не падает к западу от стрелка, как происходило бы, если бы земля под ней перемещалась, ибо стрела движется так быстро, что прорезает воздух и потому не увлекается вместе с ним.
— И этот самый Орезм разрешил такую проблему?
— Doch. Рассмотрим стрелу в состоянии покоя. Она не источник движения. Следовательно, она начинает свой ход уже вместе с движением земли и, выпущенная из лука, обладает двумя движениями: вертикальным — вверх и вниз, и круговым — по направлению к востоку. Магистр Буридан писал, что тело, которому придано движение, совершает его, пока импульс, импетус, не рассеется под тяжестью тела и других сил сопротивления.
Оккам покачал головой:
— Сперва движется земля, затем вместе с ней люди, что объясняет, почему они не спотыкаются постоянно; тогда и воздух должен двигаться, что является ответом на второе опровержение; затем стрела, чтобы ответить на следующее, и так далее. Дитль, простейшее объяснение того, почему кажется, что звезды и солнце вращаются вокруг земли, заключается в том, что они действительно вращаются вокруг земли. И мы не чувствуем движения земли из-за ее неподвижности. Ах, брат Анжелюс, зачем ты расходуешь свои силы на такие пустяки!
Дитрих разозлился:
— Не называй меня так!
Оккам оборотился к Иоахиму и пояснил:
— Он обычно сидел за книгами еще до утренних колоколов и читал при свечах после вечерних, поэтому остальные студенты прозвали его…
— С тех пор прошло много времени! Англичанин запрокинул голову.
— Тогда можно я буду по-прежнему звать тебя doctor seclusus? — Он крякнул и решил налить себе еще пива. Дитрих замолчал. Он-то думал поделиться с другом невероятной идеей, а Уилл каким-то образом превратил все в disputatio.
[227]
Впрочем, ему следовало помнить об этом со времен Парижа. Иоахим переводил взгляд с одного на другого. Оккам повернулся к столу:
— Пиво кончилось.
— На кухне есть еще, — ответил Дитрих.
Они обсудили «вычисления» по Мертону и смерть аббата Ричарда Уоллингфорда, изобретателя новой «треугольной» геометрии и квадранта — инструмента, которым часто пользовались мореплаватели.
— Кстати о мореплавателях, — добавил Дитрих, — испанцы отрыли новые острова в море-океане. — Рассказ об этом он узнал от Тархана, а тот, в свою очередь, услышал о нем от доверенных лиц хозяина. — Они лежат у берегов Африки и примечательны большими стаями канареек.
[228]
Так что, может, найден «новый путь» через океан, ведущий к «заморским землям» на карте Бэкона.
— Земли Бэкона с легкостью можно объяснить воображением картографа и обилием пустого места, — улыбнулся Оккам и добавил: — Так же как твои деревенские резных дел мастера заполонили стены церкви гигантскими кузнечиками и всякими разными тварями.
