– Эй! – сказал вдруг Умник. – А это еще кто?
Он показал рукой вверх по склону. Ред заслонил глаза от солнца, стоявшего над самым гребнем гор, и вгляделся. Там, на краю скалы, кто-то стоял, размахивая руками и что-то крича. Ред прищурился, пытаясь разглядеть, кто это. Потом он удовлетворенно улыбнулся про себя.
– Сара вернулась, – сказал он.
10
– Что это вы читаете, Джереми?
Джереми поднял глаза от книги и увидел, что к нему за столик подсела Гвинн. Он сидел в университетском кафе, попивая джин с тоником, на столе перед ним лежала открытая книга большого формата в сафьяновом переплете, а рядом аккуратная стопка картонных папок. В зубах у Гвинн была крепко зажата трубка из кукурузного початка – к счастью, не зажженная. Рядом с Гвинн присела на краешек стула Пенни Куик.
– Привет, Джерри, – сказала она с улыбкой.
Он посмотрел на Пенни, потом на Гвинн.
– Что, заседание уже кончилось?
– Джереми, уже десять часов! – Гвинн взяла в руки книгу и взглянула на корешок. – Генри Томас Бокль? О господи! – Она удивленно подняла брови. – Боюсь, в наше время он немного вышел из моды. Кто сейчас читает Бокля? Этот старомодный цветистый стиль…
Джереми пожал плечами.
– Херкимер что-то о нем говорил на вечере знакомства месяц назад, и я заинтересовался. Он говорил, что Бокль оказался не прав. А кто такой этот чертов Бокль и в чем он оказался не прав? Очевидно, это имеет какое-то отношение к тому, чем занимается наша группа, иначе Вейн не стал бы об этом говорить. И вот… – Неопределенным жестом он показал в сторону книги и папок. Он чувствовал себя немного неуверенно, как любитель, который пытается что-то объяснить профессионалам. – И вот я разыскал его в библиотеке.
Гвинн взглянула на картонные папки.
– И, я вижу, взялись за дело всерьез. – Она дотронулась до руки Пенни.
– Мы еще сделаем из Джерри историка, вот увидишь. Дай только срок.
– О, только не поддавайтесь, Джерри, – сказала Пенни, всплеснув руками.
– Вам предстоит ужасная жизнь. Портишь себе зрение, получаешь гроши, а знакомые не могут понять, на что ты тратишь время.
Что бы ни говорила и ни делала эта стройная женщина с тонкими чертами лица, было видно, что она говорит и делает это с искренним увлечением. Джереми подумал, что она куда симпатичнее остальных ученых.
Подошел официант и принял у них заказ. Гвинн поудобнее пристроила свое массивное тело на сиденье из искусственной кожи.
– И давно вы здесь сидите, Джереми? Странно, вы как будто совсем не окосели.
– Это первый, – показал Джереми на свой бокал.
– Ах, вот как? Тогда странно, что официант до сих пор вас отсюда не выставил.
– Да нет, я знаю великую тайну. Просто нужно каждые полчаса или около этого не скупясь давать ему на чай. Тогда он не пристает, и можно спокойно заниматься. Шум меня не отвлекает – вы себе не представляете, в каких шумных местах мне приходилось проводить ревизии. А здесь я чувствую себя не таким… ну, изолированным от мира, что ли, как у себя дома.
«Не говоря уж о том, – добавил он про себя, – что в последнее время приходится думать, чем можно заниматься дома, а чем – не стоит». Гвинн посоветовала ему не трогать подслушивающее устройство в телефоне, но не говорить дома вслух ничего такого, что могло бы кого-то заинтересовать. Если вынуть «жучок», это только насторожит тех, кто его установил.
Официант принес женщинам напитки.
– Ну и что же вы выяснили про Бокля? – спросила Куик. У нее в бокале было что-то розовое и пенистое, с огромным количеством фруктов, – Джереми не мог понять, как можно такое пить.
– Ну, он был безусловно оригинал, – ответил он. – В детстве много болел, получил домашнее образование под присмотром матери, а потом, когда уже стал взрослым, не расставался с ней пятнадцать лет, разъезжая в ее обществе по всему континенту. В наши дни ему порекомендовали бы обратиться к психоаналитику.
– Все это время он писал свой труд, – сказала Гвинн, постучав пальцем по книге, лежавшей на столе. – «История цивилизации в Англии». Издана… кажется, в 1857-м. – Она заглянула на титульную страницу. – Правильно, в 57-м. Бокль – типичный историк девятнадцатого столетия. Он видел в истории непрерывный прогресс – от первобытных времен до самых вершин цивилизации, то есть, конечно, до Англии девятнадцатого века. Как большинство людей викторианской эпохи, он свято верил в Прогресс.
Гуинн и Куик обменялись понимающими улыбками.
«Конечно, в наши дни это считается наивностью, – подумал Джереми. – Сейчас больше никто не верит в прогресс. Во всяком случае, в Прогресс с большой буквы. Куда чаще его ругают почем зря. Интересно, стали люди за эти годы умнее или просто разочаровались? Почему вообще цинизм надо предпочитать оптимизму? То же самое и в литературе: если вещь недостаточно „иронична“, это не „литература“. По этому поводу в „Нью-Йорк Ревью оф Букс“ то и дело начинаются перепалки, но общепринятое мнение по-прежнему не сдает своих позиций. Реализм? Пусть так, но ведь иногда герой все-таки выходит победителем!»
– Может быть, вы тогда знаете про него и еще кое-что? – спросил он язвительно. – Что Бокль, кроме всего прочего, был твердо убежден: историю можно превратить в точную науку.
Он открыл одну из папок и достал оттуда фотокопию страницы из книги.
– Послушайте, что он писал в 1856 году: «Что касается природы, то здесь события, на первый взгляд самые неожиданные и причудливые, нашли себе объяснение, и было доказано, что они соответствуют неким вполне определенным общим законам. Это произошло благодаря тому, что люди талантливые и, что еще важнее, терпеливо и неустанно работающие тщательно изучали эти события в природе, пытаясь найти такое объяснение. Если подойти с тех же позиций к событиям истории человечества, то и здесь есть все основания ожидать таких же результатов».
Он поднял глаза на женщин, чтобы посмотреть, как они к этому отнеслись, но увидел лишь вежливый интерес. Наверное, видно было, как он разочарован, потому что Гвинн, потянувшись к нему, сжала ему руку выше локтя.
– Ну, не огорчайтесь, Джереми. Просто мы эту цитату не в первый раз слышим. Может быть, Бокль и вышел из моды, но он не совсем еще забыт.
– И кроме того, – добавила Куик, – он ведь ошибался. Разве вы не видите? В истории не может быть таких «законов», как в физике. История – процесс эволюционный, как биология. Каждое событие в ней зависит от того, что ему предшествовало.
– В биологии тоже есть законы, – возразил Джереми.
– Да, конечно, но это другие законы. Конечно, существует теория эволюции; однако она не такая, как теория тяготения. Астрономы могут на основании своей теории рассчитать будущее положение планет, но биологи не могут вычислить, какие новые виды появятся в будущем.
