— Ее чувство юмора, из-за которого она встречается с тобой?
— Нет. Хотя ее отец нахапал разного городского имущества, обвинений против него не выдвинули. Она сидит на денежной куче. А в браке все имущество супругов считается общим.
— Ты ведь в душе неисправимый романтик?
— Когда речь заходит о звонкой монете, я стану кем угодно.
Я грустно наклонил голову и переключил свое внимание на Люси, дочь предыдущего цветоподборщика. Она была маленького роста, изящная, с длинными волнистыми волосами и бледным лицом. Девушка оглядывалась — слегка смущенно. Мы с отцом уже видели ее — на мосту, с маятником в руке. Люси посмотрела в нашу сторону. Томмо помахал ей, и девушка неуверенно подошла к нам.
— Привет, Тиммо, — сказала она, садясь.
— Томмо, — поправил он. — Мне показалось, что тебе будет приятно сидеть с нами, сердце мое.
Люси взглянула на меня.
— Я зарежу кого хочешь за чашку чаю.
Томмо понял намек и исчез.
— Он хочет жениться на мне. — Люси облокотилась на стол и устремила взгляд не на меня, а в некую точку над моей левой бровью. — Мама сказала, что я свободна в выборе. Как ты считаешь, выходить за него или нет?
— Он думает, что у тебя есть деньги.
Девушка фыркнула.
— У нас нет ни гроша.
— Тогда вряд ли стоит. Кстати, я Эдди Бурый.
— Сын цветоподборщика?
— Он самый.
— А ты симпатичный. Особенно мне нравится твой нос.
— Это подарок на день рождения.
— Что еще занятного тебе подарили?
Я решил сменить тему — Люси зашла слишком уж далеко.
— Томмо сказал, что ты ищешь гармонические линии.
— Земля утопает в неслышной музыкальной энергии, — объявила она театральным тоном, — скалы и почва, пустоши и поля. Ми-бемоль, если тебе интересно, но регистр очень высокий, услышать невозможно. Это нечто вроде переносящего энергию гармонического ветерка, который дует вдоль определенных линий и качает мой маятник, словно китайские колокольчики. Энергия, связывающая воедино все в мире. Гармония сфер.
Я ничего не ответил, что само по себе было весьма красноречиво.
— Ну да, — вздохнула Люси, проводя рукой по волосам, — все так думают. Мне нужна ложка. Можешь помочь?
Я подскочил на месте — такая откровенная просьба застала меня врасплох.
— Да, то есть, ну, понимаешь, — что ты сказала?
— Десертную, суповую, бульонную, чайную, все равно какую. Из Ржавого Холма. Ведь ты едешь туда?
— Ах вот что. Я думал, ты…
— Думал, что я хочу понятно чего? Знаешь, Эдди, ты не настолько хорош собой. Но раз уж речь зашла об этом: ты умеешь целоваться? Мне надо попрактиковаться с кем-нибудь, и, по-моему, ты не откажешься от деньжат. Если вычесть Томмо из уравнения, мы можем сэкономить кругленькую сумму.
— И сколько же поцелуев предполагается? — спросил я.
«Кругленькая сумма» — пять процентов, причитавшиеся Томмо, — могла означать, что моим губам предстоит немало поработать. А может быть, и языку тоже.
Люси пожала плечами.
— Зависит от того, что ты умеешь. Друзья?
— Друзья.
— Близкие друзья?
— Давай пока побудем просто друзьями.
— А вот и твой чай, — сказал подошедший Томмо, пристально глядя на меня: Люси почти переползла мне на колени.
— Я не хочу, — объявила она, опуская веки. — С удовольствием бы поспала.
И, словно желая подтвердить свои слова, Люси положила голову на стол и захрапела.
— Она всегда так? — осведомился я, и Томмо печально кивнул.
Все стало ясно. Девушка накачалась зеленым цветом. Если бы префекты пронюхали, что Люси видели под кайфом в общественном месте, были бы серьезные неприятности, не говоря уж о сплетнях.
— Эй, Люси, — я потряс ее за плечо, — пора просыпаться.
Я велел Томмо взять девушку за локоть, и вдвоем мы поставили ее на ноги. Под стоны и жалобы Люси мы проследовали на улицу.
— Нам нужна дверь дома де Мальвы, — сказал я. — Раз Люси нагляделась на желто-зеленый, нам нужен красно-фиолетовый, чтобы нейтрализовать его воздействие.
— А это сработает?
— А как же! Тот, кто вырос в семье цветоподборщика, знает кое-какие хитрости.
Больше убеждать Томмо не пришлось, и мы повели Люси, которая держалась все менее твердо, в сторону префектских домов.
— Посмотри на дом, Люси, — обратился я к ней. — Тебе станет лучше.
— А я не хочу, чтобы мне стало лучше, — прохныкала та. — Они его кокнули.
— Что?
— Никто никого не кокал, — объяснил Томмо. — Это цветной язык.
Да, такое случалось. Порой я возвращался домой и видел, что отец перебрал лаймового: он нес всякую чушь, забравшись на сервант, причем нередко был без брюк. Люси глядела на дверь целую минуту, но никакого улучшения я не заметил. Я выругался, поняв, в чем дело, — Люси не просто была под кайфом, но и приняла нечто сильнодействующее.
— Она где-то достала линкольн, — сказал я. — Красную дверь, быстрее!
Мы потащили ее к болезненно-яркой двери Смородини и велели открыть глаза. Эффект был немедленным и неожиданным: Люси пронзительно вскрикнула, сморщилась от боли и схватилась за затылок от внезапной цветовой дисгармонии.
— На хрен Манселла! — заорала она.
— Не так громко, — посоветовал я. — А теперь сосчитай до пяти слонов и посмотри на меня.
— Вот дерьмо, — выругалась Люси, сосчитав слонов, — ты всегда такой ярко-желтый?
— Просто твоя зрительная кора восстанавливается, — пояснил я. — Скоро придет в порядок.
Мы отвели девушку домой, где я усадил ее в кресло у окна, а Томмо поспешил за стаканом воды.
— О-о, — простонала она, — моя голова!
— Где линкольн? — спросил я.
Люси уставилась на меня расфокусированным взглядом. Казалось, мои черты постепенно вырисовываются у нее в глазах, и наконец она посмотрела на меня осмысленно, но в какой-то странной манере, сразу напомнившей мне о моей матери. Я никогда не думал об этом прежде, но, похоже, матушка тоже злоупотребляла зеленым. Люси закрыла глаза и принялась беззвучно рыдать. Я протянул ей свой платок, и она утерла слезы.
— Где линкольн? — переспросил я.
Она секунду подумала, шмыгнула носом и показала на книгу «Старый брехун», лежавшую на столике. Полистав ее, я быстро нашел искомое. То была яркая карточка размером с открытку — такого мощно-зеленого цвета, что он, казалось, наполнил всю комнату заразительной аурой сказочного счастья. Я взглянул на карточку — и по телу мгновенно разлилось теплое, блаженное отупение.
