— Пятьсот баллов штрафа, если тебя застукают с этим, — пробормотал я, переворачивая карточку обратной стороной вверх.
Но Люси, не выказывая никакого раскаяния, схватила мое запястье и пристально посмотрела на меня.
— Они убили моего отца!
— Люси, никто никого больше не убивает. Это не нужно. Теперь есть процедуры.
— Тогда почему…
Закончить она не успела: вошел Томмо, и девушку, которая чувствовала себя все хуже, вырвало на пол. Мы нашли тряпку и все вытерли. Люси меж тем решила заснуть.
— Ну и славно, — прошептал Томмо несколькими минутами спустя, когда мы выходили на улицу. — Не очень-то здорово, если будущую госпожу Киноварную привлекут за употребление в общественном месте.
— Люси утверждает, что кто-то убил ее отца.
— Я же сказал: цветная болтовня. Все знают, что он «ловил лягушку». Префекты решили соврать ради блага горожан. На город наложили бы офигительный штраф, а на префектов — еще больше.
Действительно, высшие спектральные ранги давали привилегии, но и влекли за собой большую ответственность. Префекта могли послать на перезагрузку там, где серый отделался бы полусотней баллов.
— А Люси не говорила, почему она так думает?
— Нет.
— Назеленилась в хлам. Но что-то в этом есть такое возбуждающее. Должна классно заниматься понятно чем. Я слышал, она предлагала тебе дружбу?
— Да.
— Чтоб ее! А мне всегда отказывала, хотя я просил. Я — единственный красный, которого нет в ее списке друзей.
Я решил быть дипломатичным.
— Может, ты для нее больше чем друг?
— Да, наверное, — сказал Томмо с заметным облегчением. — Да, так вот, Ржавый Холм: не забудешь про мои ботинки?
— Люси хочет ложку, а госпожа Алокрово — щипцы для сахара. Придется составлять список.
— Не надо. Я уже принес.
Я поглядел — и чего только там не было: дверные ручки, детская коляска, ножницы для ногтей, ваза для пирожных, масленка, велосипедная шина, сколько-нибудь шнурков и плащ, по возможности синий, что было глупостью — ведь я не смог бы сказать, синий он или нет. Томмо, похоже, видел в моей вылазке выгодную коммерческую возможность для себя.
— Я не смогу привезти все это!
— Тогда привези только ботинки девятого размера. Ну и конечно, ложку для Люси.
«Форд-Т»
1.5.01.01.029: Злоупотребления при лечении цветом строго караются. Список запрещенных оттенков см. в Приложении IV-Б.
Карлос Фанданго на «форде» прибыл вовремя, как и обещал, и дважды просигналил. Мы с отцом вышли. Он тепло пожал нам руки, великодушно выразив убеждение в том, что когда-нибудь мы станем его друзьями, и посоветовал мне не слушать Томмо с его гадостями. Прежде чем я успел возразить, что вообще не слышал ничего от Томмо, прибыл Смородини с плотником и двумя грузчиками, которые несли наспех сколоченный ящик для Караваджо. Смородини показал мне карту, на которой был отмечен цветом нужный дом, и велел мне не терять ее и вообще беречь как зеницу ока.
— Если кто-то видит, слышит или чувствует что-либо необычное, — добавил префект, — он обязан сообщить об этом Совету.
— Насколько необычным должно быть это, чтобы заслуживать доклада? — поинтересовался отец.
— Беспрецедентным, — уточнил Смородини. — Я понимаю, что это звучит глупо, но перед эпидемией плесени рассказывали истории про привидений. Призраки путников являлись разным людям там и сям. В особенности остерегайтесь лебедей. Cygnus giganticus carnivorum
[13]
способен унести человека. И кроме того, в это время года лебедь способен поглотить количество пищи, вес которой в восемь раз превышает его собственный.
Мы с отцом переглянулись: не из-за лебедей, которые стали уже привычной опасностью, а из-за призраков. Существование их не только было сомнительным, но и упоминалось как таковое в правилах. Даже если ты видел призрака, лучше было никому не говорить. Люди часто смеялись над этим.
Северус С-7, фотограф и редактор «Меркурия», уже поджидал нас со своей камерой. Он кивнул мне в знак приветствия и сделал нашу групповую фотографию на фоне «форда». Фанданго выглядел недовольным: я заметил, что во время вспышки он дернул головой, чтобы испортить снимок. Северус тоже заметил это, но ничего не сказал и не стал снимать нас заново — фотоматериалы выдавались в мизерных количествах.
— А вот этим, — сказал он, протягивая мне сверток, — можно перекусить. Бисквитный пирог с костяной мукой вместо обычной. Скажите потом, как оно на вкус.
Мы забрались в машину. Фанданго завел мотор, «форд» затрясся и поехал. К счастью, отец разрешил мне сесть впереди — сам он ездил на «форде-Т» уже много раз, — и я молча смотрел по сторонам, в то время как Фанданго умело вписывался в кривые загородной дороги. Четырехместный седан пах смазкой, кожей и жженым растительным маслом; и хотя за ним постоянно ухаживали, возраст его давал о себе знать. Каким именно был этот возраст, оставалось лишь догадываться: известно было, в каком году, по доявленческому счету лет, произвели машину… но за сколько лет до Явления это было, сказать никто не мог. Консервативные оценки давали «форду» семьсот лет, но он легко мог быть вдвое старше — вычислить это не представлялось возможным.
Перпетулитовая дорога вилась, уходя к югу. Мы проехали мимо магазина стройматериалов, двадцатишестиакровой теплицы, сенного амбара и фабрики по переработке отходов. На короткое время пришлось остановиться: открылись железные ворота в стене, мы вставили наши кружки в специальный проем, Фанданго включил верхнюю передачу — и мы выехали за Внешние пределы. Автомобиль понесся с сумасшедшей скоростью. До Ржавого Холма было четырнадцать миль — при такой езде нам понадобилось бы полчаса.
Большинство дорог, построенных до Явления, стали почти невидимы — природа делала свое дело. Но перпетулит обладал цепкой памятью, и эта дорога почти сохранила свой первоначальный вид: гладкая, сухая, почти целиком свободная от препятствий. Но тем не менее отпечатки органических предметов присутствовали на темно-серой поверхности — паутина древесных крон, поглощенных без остатка самовоспроизводящимся органопластоидом. За границами покрытия картина была иной — вплотную к отбойнику беспрепятственно росли деревья, смыкаясь над дорогой. Возникало впечатление, будто мы едем по длинному ухоженному растительному туннелю.
Мне хотелось спросить Карлоса Фанданго о миллионе самых разных вещей, от «форда» до гировелосипеда, о котором я столько всего слышал. Но поскольку он был пурпурным — хоть и светлого оттенка, — приличия требовали, чтобы он заговорил первым. Поэтому я просто сидел и молчал.
Должность городского смотрителя, как правило, занимали низшие среди пурпурных — вероятно, потому, что это требовало использования доскачковых технологий с разрешения Главной конторы. Поэтому Советы стремились назначать на нее людей, заслуживающих доверия. Смотрители делились на две отчетливые категории: те, кто продвигался вверх по цветовой шкале и считал свою должность ступенькой в карьере, и те, кто спускался вниз, сожалея об утраченном статусе и считая, что такая работа подходит скорее серым. Фанданго явно принадлежал к первой.
