Путешествие в Восточный Кармин
3.9.34.59.667: С целью поддержания качества живого материала и сохранения общественных приличий браки между представителями взаимодополняющих цветов строжайше запрещены. (Примеры: оранжевый/синий, красный /зеленый, желтый /пурпурный.)
Через несколько минут блестящий паровоз, ритмично пыхтя, присвистывая и выпуская большие клубы белого дыма, медленно увозил наш поезд прочь от Граната. Тоненько жужжали гирокомпасы, воздух полнился жаркими запахами мазута и угольного дыма. Состав набирал скорость, слегка накреняясь: мы проезжали мимо боковых путей с локомотивами, заброшенными со времен последнего Великого скачка назад — то есть лет уже этак сто.
Пассажирский вагон был лишь один, и относительно пустой. Несколько синих фабричных клерков громко рассуждали о том, что потребность в рабочей силе опять выросла и трудовую неделю для серых пришлось удлинить. Тревожная новость: раз серых не хватает, значит, скоро начнут привлекать красных, стоящих в цветовой иерархии сразу после них. Но первыми, к счастью, начнут забирать красных с низким цветовосприятием. Недостаток рабочей силы должен вырасти до угрожающих масштабов, чтобы мне пришлось взять в руки кирку или встать к конвейеру.
Кроме обеспокоенных синих с нами ехал желтый старший советник, весь поглощенный «Карманным справочником по выполнению гражданского долга», а в начале вагона разместились двое оранжевых, выряженных, словно бродячие музыканты. На них прикрикнули сперва синие, которые сами хотели ехать в начале, а потом желтый и зеленые, по той же причине. Оранжевые лишь дружелюбно кивали, и прочим пассажирам приходилось занимать места без соблюдения цветового порядка, что взбудоражило весь вагон. В итоге напыщенные зеленые из «Дракона» оказались прямо напротив нас, и, увы, их враждебность никуда не делась.
Я смотрел на поля за окном, избегая злобного взгляда зеленой женщины — та явно размышляла, не дать ли мне нового поручения. Но я думал лишь о загадочной серой девушке, которая грозилась сломать мне челюсть. Она, если говорить кратко, осквернила, опозорила, обесчестила тонко настроенный социальный порядок, служивший незыблемым фундаментом для Коллектива. Удивительно, как человек, способный на такую грубость, дожил до ее лет. Нарушители выявлялись рано — по полугодовым отчетам, где указывались полученные баллы и отзывы. При нормально работающей системе девушку давно уже отправили бы на перезагрузку — научиться хорошим манерам. Однако эта бьющая в глаза антисоциальность делала ее не только достойной внимания, но и странным образом привлекательной.
— А не выпить ли мне чаю? — сказала зеленая.
Видимо, ей казалось, что ничего не делающий низкоцветный будет бездельничать всю жизнь, если вовремя не вмешаться. Я проигнорировал ее слова, так как это не было приказом, но вскоре женщина ткнула меня зонтиком:
— Эй, парень, принеси чаю. Без сахара. И с лимоном, если есть.
Я посмотрел на нее и глубоко вздохнул:
— Да, мадам.
— И печенье. Если есть с шоколадом, то его, а если нет, тогда без шоколада.
В вагоне охраны громоздились коробки со свежими фруктами, ящики с цыплятами и багаж, который не подлежал перевозке в грузовом вагоне. Поезд был слишком мал, и буфетчика-серого здесь не полагалось: пассажирам приходилось заниматься самообслуживанием на крохотной кухоньке. Я увидел, что на груде кожаных чемоданов сидит потрепанного вида человек лет сорока с небольшим, одетый — вот нелепость! — согласно общественному стандарту № 4: спортивная куртка, рубашка в полоску, небрежно завязанный однотонный галстук. Не слишком подходяще для поездки. На грязном лацкане куртки виднелся выцветший желтый кружок, а пробор у человечка был не то что неровным — пробора не было вообще! При виде желтого кружка мне следовало проникнуться к нему неприязнью, но есть что-то невыразимо грустное в опустившихся желтых — сами желтые ненавидят их даже больше, чем нас. Я зажег спиртовку и поставил на нее чайник.
— Куда направляетесь? — спросил я.
— В Смарагд,
[9]
— тихо ответил он, — на ночной поезд.
То есть на перезагрузку. В исправительный колледж прибывали всегда на рассвете. Считалось, что это символизирует зарю новой жизни, начатой с чистого листа.
— Тогда вы не туда сели, — заметил я. — Северный Зеленый сектор — в другую сторону.
— Чем дальше, тем лучше. Мне там уже неделю как надо быть. Не найдется ли у вас чего поесть?
Я дал ему кусок кекса с тмином, найденного на кухне, и опустил в стакан балльную монету. Незнакомец жадно слопал кекс и сообщил, что он — Трэвис Канарейо из Кобальта.
— Эдди Бурый, — представился я, — из Нефрита, Южный Зеленый сектор.
— Друзья?
Желтые нередко предлагали дружбу, обычно я отказывался. Но этот мне почти нравился.
— Друзья.
Мы пожали друг другу руки.
— А ты куда? — поинтересовался он.
— В Восточный Кармин. Местный цветоподборщик неожиданно вышел в отставку, и отец временно будет его замещать, пока не подберут кого-нибудь.
— Я тоже хотел стать цветоподборщиком, — задумчиво сказал Трэвис, теребя наклейку на коробке с банками какао, — лечить людей и все такое. Но я офисный менеджер в третьем поколении, выбора у меня не было. А почему ты едешь с отцом? Набираешься опыта?
— Нет. Я заставил Берти Мадженту изобразить слона за ланчем. Он выпустил из носа две струи молока и попал прямо в молодую госпожу Синешейку. Мне удалось доказать, что это была лишь шутка, но главный префект решил, что немного смирения во Внешних пределах мне не повредит. Понимаешь ли, Берти — его сын.
— Они дали тебе бессмысленное задание?
— Я провожу перепись стульев.
— Могло быть и хуже, — ухмыльнулся он.
И правда: мне могли поручить проверку твердости кала внутри Коллектива для диетологических исследований Главной конторы или что еще. Вот это был бы наихудший сценарий.
Я опустил щепотку чая в заварочный чайник-домик, затем поискал лимон, но не нашел. Трэвис оглянулся и достал из кармана серебряную коробочку цветоподборщика. Открыв ее, он внимательно поглядел на скрытый внутри цвет и спросил:
— Лаймовый?
На секунду я подумал было, что Трэвис хочет толкнуть меня на нарушение и тем самым вытянуть балл-другой, но он выглядел таким потерянным, побитым и голодным, что я отмел эту мысль. И потом, я уже несколько месяцев не всматривался ни в какой зеленый. Отец был категоричен, считая, что от лаймового быстро переходишь к цветам пожестче. Но он здраво смотрел на вещи. «Как только пройдешь тест Исихары, — говорил он, — можешь творить сколь угодно бежевое дело».
— Давай.
