Трэвис повернул коробочку содержимым ко мне. Взгляд мой упал на успокаивающий оттенок, мышцы стали расслабляться, тревоги по поводу Восточного Кармина улетучились. Все вокруг стало казаться прекрасным, даже мелкие неприятности, которых хватало: непостоянство Констанс, например, а также то, что я никогда не увижу странной грубой девчонки со вздернутым носиком. Но у меня не было привычки всматриваться в цвет, и в голове моей зазвучал «Мессия» Генделя.
— Осторожно, тигр! — с этими словами Трэвис захлопнул коробочку.
— Прости? — Музыка тут же перестала звучать для меня.
Трэвис, засмеявшись, спросил, что это было: Шуберт?
— Гендель, — сказал я.
Раскрепостившись под воздействием лаймового, я спросил у него:
— А из-за чего тебя направили на перезагрузку?
Он ответил не сразу:
— Знаешь, почему гражданам не рекомендуют перемещаться внутри Коллектива?
Я знал об ограничениях на поездки, но никогда не задумывался, в чем тут причина.
— Чтобы прекратить распространение плесени и неуместные шутки насчет пурпурных. Мне так представляется, — сказал я.
— Для того чтобы почтовая служба не погрузилась в хаос.
— Безосновательное предположение.
— Разве? Многовековые беспорядочные передвижения оставили нам тяжелое наследство. Письма могли до бесконечности пересылаться по разным адресам, ведь они повторяли не только все твои маршруты внутри Коллектива, но и маршруты всех твоих предков.
Он говорил правду. Бурые переезжали только дважды после понижения в ранге, и письма доходили к нам за два дня. А Марена, из старинного рода, представители которого много путешествовали, с их престижным кодом СВ3, получали почту только после восьмидесяти семи пересылок — в лучшем случае через девять недель, если получали вообще.
— Система не очень, — согласился я, — но ведь она работает.
— Отнюдь. Если ты или кто-нибудь из твоих предков жили на одном месте больше чем один раз, с этого адреса почта направляется на более ранние и дальше идет по кругу. Система на три четверти занята именно пересылкой таких вот закольцованных почтовых отправлений. Понятное дело, они никогда не доходят. Но главный идиотизм в другом. Основы работы почтовой службы — это часть правил, они не могут меняться. А потому, вместо того чтобы разгрузить почту, Главная контора ограничила передвижения.
— Безумие! — воскликнул я.
Язык мой все еще заплетался от лаймового.
— Таковы правила. А правила надлежит неукоснительно выполнять.
Трэвис опять говорил правду. Между миром, основанным на цветовой системе Манселла,
[10]
и правилами можно было спокойно провести знак равенства. Они определяли все наши действия и вот уже четыре столетия обеспечивали мир внутри Коллектива. Конечно, правила порой звучали очень странно: запрещалось использовать число, стоящее между 72 и 74, запрещалось считать овец, производить новые ложки и использовать аббревиатуры. Почему — никто толком не знал. Но это были правила, установленные, должно быть, не просто так, пусть даже мы не всегда могли докопаться до причины.
— Так что же ты такого сделал? — спросил я.
— Я работал в главном сортировочном отделе Кобальта. Я попробовал применить уловку и обойти правила, чтобы прекратить отправку писем для давно умерших получателей. Ничего не вышло, и я написал в Главную контору. Мне пришел стандартный ответ — «Ваш запрос рассматривается». После шестой отписки я сдался и поджег три тонны никому не нужных писем во дворе почты.
— Неплохой, должно быть, вышел костерчик.
— Мы потом пекли на углях картошку.
— А я, — мне захотелось доказать Трэвису, что он не один такой радикальный, — однажды предложил способ избавиться от очередей в столовой: поставить вместо одного подавальщика нескольких.
— И как все обернулось?
— Так себе. Тридцать баллов штрафа «за покушение на чистую простоту очереди».
— Надо было зарегистрировать предложение как стандартную переменную.
— А это работает?
Трэвис ответил, что да, работает. Стандартные переменные позволяли вносить в правила минимальные изменения. Взять, например, правило: «Детям до десяти лет в 11 утра следует давать стакан молока и на орехи». Двести лет его понимали буквально: детям давали молоко, а потом затрещину. Но один смелый префект заметил — с величайшей тактичностью, разумеется, — что в текст, видимо, вкралась ошибка и вместо «на орехи» следует читать просто «орехи». Непреложность правила не поставили под сомнение, назвав это ошибкой переписчика, и приняли стандартную переменную. Большинство случаев обхода правил, как и принципа скачка назад, основывались именно на стандартных переменных. Еще один пример — поезда. Железнодорожные пути были упразднены во время Третьего скачка назад, но один хитрый железнодорожник заметил, что единственный путь никто не запрещал. Отсюда и наши монорельсы с гироскопической стабилизацией составов: классический случай обхода правил.
— Не все это знают, но каждый может подать запрос на регистрацию стандартной переменной. Самое худшее, что будет, — отказ со стороны Совета.
— Они обязательно откажут.
— Да, но зато ты действуешь строго по закону.
Я закончил заваривать чай и поискал печенье — безуспешно.
— Кстати, — у Трэвиса как будто появилась некая мысль, — а что это за место, Восточный Кармин?
— Понятия не имею. Внешние пределы. Место довольно дикое, я так думаю.
— Звучит заманчиво. Может, какой-нибудь желтый проникнется участием и попросит для меня прощения. У тебя нет, случайно, с собой пяти баллов?
— Есть.
— Покупаю за десять.
— И в чем смысл?
— Просто положись на меня.
Заинтригованный, я протянул ему пятибалльную банкноту.
— Спасибо. Донеси на меня желтому контролеру, когда мы приедем в Восточный Кармин.
Я согласился и, подумав, спросил:
— А нельзя ли еще вглядеться в лаймовый?
— Валяй.
Вновь нахлынуло то самое необычное ощущение, и я поделился с Трэвисом, что собираюсь жениться на одной из Марена.
— На которой именно?
— Констанс.
— Никогда не слышал.
— Сколько можно ждать! — воскликнула зеленая, когда я появился с чаем. — Что ты там делал? Трепался с кем-нибудь, как распоследний серый?
