Коридор длиной примерно в десять шагов вел в большой холл, и, войдя туда, мы поняли: поиски окончены. Внутреннее убранство огромного зала представляло собой копию театра «Глобус» в натуральную величину. Сцену и партер устилали вырванные из книг странички шекспировских пьес, густо исписанные черными чернилами. В соседней комнате обнаружилась спальня на две сотни постелей. Но все матрасы были свалены в углу, сломанные каркасы кроватей валялись как попало.
— Сколько, по-твоему, их отсюда вышло? — прошептал Безотказэн.
— Сотни и сотни, — ответил Мильон.
Он поднял помятый экземпляр «Двух веронцев», на внутренней стороне обложки которого значилось имя Шакспирка 769, и печально покачал головой.
— И что с ними всеми случилось?
— Мертвы, — раздался голос. — Все как один мертвы!
[67]
Глава 33
Шагспиф
«ВЕСЬ МИР — ТЕАТР», — ЗАЯВЛЯЕТ ДРАМАТУРГ
Такую аналогию жизни провел Уильям Шекспир в своей пьесе, представленной вчера в «Глобусе». Мистер Шекспир пошел и дальше, сравнив пьесу в семь действий с жизнью, заявив: «Здесь женщины, мужчины — все актеры». Последнее творение мистера Шекспира, комедия под названием «Как вам это понравится», разносторонние рецензии на которую помещены в «Саутуорк газетт», характеризуется как «бесшабашная комедия высочайшего уровня». В то же время «Вечерние Вестминстерские новости» отзываются о ней как о «дешевой пьеске из уорикского сортира». Мистер Шекспир воздержался от комментариев, поскольку уже пишет продолжение.
«Блэкфрайарз ньюс», сентябрь 1589 г.
Мы обернулись и увидели в дверях невысокого мужчину с всклокоченными волосами. Его костюм елизаветинской эпохи явно знавал лучшие времена, ноги были обуты в импровизированные тряпичные туфли. Он нервно подергивался, один его глаз был закрыт, но в остальном сходство с обнаруженными Безотказэном Шекспирами не вызывало сомнений. Выживший клон. Я шагнула к нему. Исчерченное морщинами лицо обветрено, оставшиеся зубы черные и гнилые. Он наверняка уже миновал семидесятилетний рубеж, но это не имело значения. Гений по имени Шекспир умер в тысяча шестьсот шестнадцатом году, но с генетической точки зрения сейчас он стоял перед нами.
— Уильям Шекспир?
— Меня зовут Уильям, но моя фамилия — Шагспиф, — поправил он.
— Мистер Шагспиф, — снова начала я, не зная, как лучше объяснить, чего я от него хочу. — Меня зовут Четверг Нонетот, и принцу датскому срочно нужна ваша помощь.
Он посмотрел на меня, затем на Безотказэна и Мильона и снова перевел взгляд на меня. Его лицо расцвело улыбкой.
— О чудо! — произнес он наконец. — Как человечество прекрасно! О дивный новый мир, в коем живут такие люди!
Он подошел и тепло пожал нам руки. Похоже, он давно никого не видел.
— Что сталось с остальными, мистер Шагспиф?
Отшельник поманил нас за собой и помчался подобно спугнутой лани. Мы с трудом поспевали за ним, а он легко несся по запутанному лабиринту коридоров, ловко обходя кучи мусора и разгромленное оборудование. Мы догнали его, когда он остановился у разбитого окна, выходившего на бывшее спортивное поле. Посередине его возвышались два поросших травой кургана. Не требовалось обладать развитым воображением, чтобы понять, кто лежит под ними.
— О сердце тяжкое, ты вздохами полно, так почему не разорвешься? — печально прошептал Шагспиф. — После убийства стольких славных из-за предательства и лжи кто победит наших великих воссоздателей?
— Мне бы очень хотелось пообещать, что ваши братья будут отомщены, — печально сказала я ему, — но все, кто повинен в их гибели, уже мертвы. И единственное, что я могу сделать, это предложить вам и всем, кто остался в живых, свою защиту.
Он старательно ловил каждое слово, и, похоже, моя искренность произвела на него впечатление. Я окинула взглядом братскую могилу Шекспиров и еще несколько курганов. Все же их наклонировали пару десятков, но не сотни.
— Шекспиров больше не осталось? — спросил Безотказэн.
— Только я, но ночь полнится криками моих кузенов, — ответил Шагспиф. — Вы скоро их услышите.
И словно в ответ из холмов донесся вопль. Нечто похожее мы слышали в Суиндоне, когда Брек застрелил химеру.
— Мы в опасности, Кларенс,
[68]
мы в опасности, — пробормотал Шагспиф, нервно озираясь по сторонам. — Следуйте за мной и слушайте меня, друзья.
Он повел нас по коридору в комнату, заставленную рядами столов, на каждом из которых стояла пишущая машинка. Только одна из них до сих пор работала, и возле нее громоздились кипы исписанной бумаги — продукт шагспифовских излияний. Он подвел нас к столу и дал нам кое-что почитать, с надеждой глядя на нас, пока мы просматривали страницы. Увы, ничего выдающегося, просто слепленные как попало обрывки хрестоматийных пьес. Я попыталась вообразить целую комнату Шекспиров, колотящих по клавишам, голова у каждого набита пьесами Барда, а между рядами бродят ученые, стремясь отыскать одного-единственного, наделенного хотя бы половиной исходного таланта.
Шагспиф позвал нас в кабинет рядом с писательским залом и продемонстрировал горы писанины, запакованные в коричневую бумагу. На каждом свертке значилась фамилия того клона Шекспира, которому принадлежала рукопись. Поскольку с ходу оценить такой объем продукции не представлялось возможным, работавшие здесь неизвестные люди просто складывали написанное аккуратными стопками в надежде на будущих исследователей. Я снова обвела взглядом помещение: здесь покоилось не меньше двадцати тонн бумаги. В потолке зияла дыра, и в хранилище проникал дождь. Большая часть нетленки отсырела, заплесневела и еле держалась.
— Тут можно годами копаться, пока обнаружишь хоть пару талантливых строк, — задумчиво проговорил Безотказэн, подходя ко мне.
Наверное, в конечном итоге эксперимент удался. Может, тут и возник человек, равный Шекспиру, но он погребен в одном из курганов, а его работы — где-то в глубине этого графоманского Эвереста. Выяснить это доподлинно не удастся никогда, а если мы до чего-нибудь и докопаемся, это не даст ничего, кроме вывода о возможности подобных достижений, и кто-нибудь, чего доброго, решит повторить попытку. Пусть лучше эта гора бумаги сгниет себе потихоньку. В погоне за великим искусством «Голиаф» совершил преступление, намного превосходящее все, с чем мне доводилось сталкиваться до сих пор.
Мильон сделал несколько снимков. Фотовспышка осветила мрачный интерьер скриптория. Я поежилась и решила: пора уходить из этого гнетущего места. Мы с Безотказэном вышли из здания и уселись на ступеньки среди груд мусора, рядом с поваленной статуей Сократа, держащего в руках плакат, на котором было написано, что ученье — свет.
