— Кто это? — требовательным тоном спросил Ган.
— Мой кузен Эдди.
— Нет! — взревел Гамлет, выпрямляясь, несмотря на то что на нем висели двое. — Я Гамлет, принц датский! Я датчанин и горжусь этим!
Ган довольно хмыкнул.
— Капитан, арестуйте мисс Нонетот за укрывательство датчанина и всю команду за пособничество!
Момент был тяжелый. Без игроков и игры не будет. Но Гамлет, ставший человеком действия, имел козыри в рукаве.
— На вашем месте я не стал бы этого делать.
— Это почему же? — хмыкнул Ган не без дрожи в голосе.
Теперь, лишившись и связи с литературой, и овенатора, он мог полагаться только на себя.
— Да потому, — заявил Гамлет, — что я личный друг Дафны Фаркитт.
— И? — с легкой усмешкой вопросил Ган.
— Она снаружи, ждет моего возвращения. Если я не вернусь или если вы попытаетесь устроить какую-нибудь подставу «Молоткам», она поднимет войска.
Ган рассмеялся, и его подпевала Стрихнен тоже.
— Войска? И какие же?
Но Гамлет отнюдь не шутил. Он гневно воззрился на диктатора и ответил:
— Ее фанаты. Они высокоорганизованны, вооружены до зубов, очень разозлены приказом сжигать ее книги и ждут только ее сигнала. Вокруг стадиона их расположилось тридцать тысяч, и еще девяносто тысяч в резерве. Одно слово Дафны — и тебе конец.
— Я отменил приказ о запрещении книг Фаркитт, — торопливо возразил Ган. — Они разбегутся, когда узнают об этом.
— Да они ни одному твоему лживому слову не поверят! — пропел Гамлет. — Только тому, что скажет им миссис Фаркитт. Твоя власть слабеет, дружок, и грубые башмаки судьбы уже грохочут по лестнице.
Повисла напряженная пауза. Ган смотрел на Гамлета, Гамлет на Гана. Я видела пару мертвых клинчей, но никогда еще ставки не были так высоки.
— Да у вас все равно никаких шансов, — заявил в конце концов канцлер, тщательно прикинув варианты. — Я с удовольствием посмотрю, как «Громилы» разберут вас на запчасти. Освободите его!
Агенты ТИПА-6 сняли с Гамлета наручники и увели своего хозяина.
— Итак, — улыбнулся принц, — похоже, мы снова в игре. Я буду смотреть вместе с твоей матерью. Выиграй, Четверг! Ради поклонников Фаркитт!
И он ушел.
Времени на раздумья не осталось. Раздался сигнал к выходу и следом возбужденный рев трибун, слышный даже в коридоре.
— Ну, всем удачи, — с изрядной долей бравады сказал Обри. — Представление началось!
Когда мы трусцой выбежали на поле, толпа взорвалась ликующими воплями. Стадион вмещал тридцать тысяч человек, и на трибунах яблоку негде было упасть. Снаружи установили большие мониторы, чтобы те, кому не удалось попасть на стадион, тоже могли посмотреть игру. Телеканалы транслировали матч вживую примерно двум миллиардам зрителей в семидесяти трех странах мира. Зрелище обещало быть грандиозным.
Я остановилась на боковой линии. «Суиндонские молотки» выстроились лицом к лицу с «Редингскими громилами». Обе команды испепеляли друг друга взглядами, пока Суиндонский духовой оркестр во главе с Лолой Вавум маршировал по стадиону. Президент Формби занял свое место на трибуне для почетных гостей, и зрители, возглавляемые мисс Вавум, встали, чтобы исполнить неофициальный английский гимн «Когда я мою окна». После того как песня закончилась, на трибуне для почетных гостей появился Хоули Ган, но его приветствовали, мягко говоря, довольно сдержанно. Раздались отдельные аплодисменты и несколько жиденьких «ура!», но ничего похожего на ожидаемый им прием. Его антидатская позиция лишилась многих сторонников, когда он совершил ошибку, арестовав по обвинению в шпионаже женскую сборную Дании по гандболу. Я видела, как он сел, хмуро глядя на президента, а тот тепло улыбнулся в ответ.
Я стояла на боковой линии вместе с Альфом Видерзейном, наблюдая за происходящим.
— Мы можем сделать еще что-нибудь?
— Нет, — помолчав, отозвался Альф. — Только бы неандертальцы не подвели!
Я подошла к Лондэну. У него на коленях сидел Пятница, гукая и хлопая в ладоши. Один раз я брала его в «Бен-Гура»
[79]
смотреть гонки на колесницах, и ему очень понравилось.
— Каковы наши шансы, дорогая? — спросил Лондэн.
— С учетом неандертальцев — почти умеренные. Потом поговорим.
Я поцеловала обоих, и Лондэн пожелал мне удачи.
— Dolor in reprehenderit, мамочка, — сказал Пятница.
Я поблагодарила его за теплые слова и услышала, как меня кто-то зовет по имени. Обри разговаривал с арбитром, одетым, согласно обычаю, деревенским священником.
— То есть?! — услышала я разъяренный голос Обри, подойдя ближе. Похоже, возникла какая-то склока, а ведь игра даже еще не началась. — Покажите, где это сказано в правилах!
— В чем проблема? — спросила я.
— В неандертальцах, — сквозь зубы процедил Обри. — Согласно правилам, не-люди не имеют права принимать участие в игре!
Я оглянулась на Брека и четверых его соплеменников, которые уселись в кружок и медитировали.
— Правило номер семьдесят восемь «б» сорок пять, пункт второй, — провозгласил арбитр. О'Наффинскей, капитан «Редингских громил», злорадно наблюдал за нами. — «Ни один игрок или команда не может использовать лошадь или иное нечеловеческое существо для обретения преимущества перед противоположной стороной».
— Но это не относится к игрокам, — сказала я. — Данное правило со всей очевидностью касается только лошадей, антилоп и так далее. Его внесли, когда «Дорчестерские драчуны» в шестьдесят втором году попытались получить преимущество, явившись на игру верхом.
— А мне правила кажутся предельно ясными, — прорычал О'Наффинскей, делая шаг вперед. — Неандертальцы разве люди?
Обри тоже шагнул вперед. Они застыли нос к носу.
— Ну… вроде того.
Делать было нечего, пришлось собирать комиссию. Поскольку десять лет назад правила, касающиеся судебных исков прямо на поле, были смягчены, жестокие препирательства между юристами команд в последние полчаса перед началом матча уже никого не удивляли. Каждой команде разрешалось иметь двоих адвокатов и одного запасного. Это придавало соревнованию дополнительную интригу, но вносило и новые проблемы. Посему шесть лет назад, после особо урожайного на тяжбы Суперкольца, когда результаты игры были опротестованы в Верховном суде спустя два года после ее окончания, вышло постановление, согласно которому на стадионе обязательно полагалось присутствовать трем членам Верховного суда, дабы незамедлительно вынести не подлежащее обжалованию решение по любому юридическому вопросу.
