Я вздохнула, наклонилась вперед, машинально стянула резинку с волос и принялась массировать голову кончиками пальцев. Командор Брэдшоу в жизни не согласится на этот интерактивный мусор и из принципа подаст в отставку, как проделывал уже сотни раз до того. А будь я там, я бы подтвердила свое вето. Это право даровала мне Большая Шишка, а даже Жлобсворт не пойдет против ее воли. Все это было хорошо, за исключением одного: я никогда даже не рассматривала возможность утраты Путеводителя, поэтому так и не выработала аварийной стратегии попадания в Книгомирье без него.
Единственным известным мне человеком, способным проникать туда без книги, была миссис Накадзима, проживавшая на покое в Торнфильд-холле. Бывший агент беллетриции Харрис Твид был навеки сослан На Ту Сторону и без Путеводителя был заперт здесь так же, как я. От бывшего канцлера Хоули Гана, ныне реального и в данный момент зализывающего раны в камере в Пакхерсте, помощи ждать не приходилось, равно как и от единственного из ныне живущих книгошественников Виссена Накрайя. Я снова подумала о командоре Брэдшоу. Он определенно захочет связаться со мной, и человек он весьма изобретательный. Окажись я на его месте, как бы я попробовала связаться с кем-то в реальном мире? Я проверила электронную почту, но ничего не обнаружила, затем проверила, нет ли сообщений на сотовом — нет. Мобильный комментофон, естественно, молчал.
Я откинулась на спинку стула, чтобы лучше соображать, и позволила взгляду бездумно скользить по комнате. За долгую карьеру литтектива я собрала неплохую библиотеку. Основная и второстепенная классика, но сколь-нибудь ценных изданий мало. Я замерла, подумала и принялась рыться на полке, пока не извлекла то, что искала, — один из романов командора Брэдшоу. Разумеется, сочиненный не им, а про него. Их было двадцать три, написанных между 1888 и 1922 годом, и во всех командор Брэдшоу либо охотился на гигантских животных, либо находил затерянные цивилизации, либо заставлял «Джонни-иностранца» прекратить бесчинства в Британской Восточной Африке. Его не переиздавали уже шестьдесят с лишним лет и вовсе не читали больше десяти. Поскольку никто его не читал, он мог в своих собственных книгах говорить все, что угодно, а я смогла бы прочесть то, что он скажет. Но было несколько проблем: во-первых, двадцать три книги читать долго, во-вторых, Главное текстораспределительное управление узнает, если его книги кто-то прочтет, и, в-третьих, это просто односторонняя связь и если он даже оставил сообщение, то никогда не узнает, что прочла его именно я.
Я открыла «Два года среди Умпопо» и пролистала страницы, дабы посмотреть, не зацепится ли глаз за что-нибудь, например за двойной интервал между строками. Пусто. Следующей стала «Тиларпия», потом «Рыба-дьявол из озера Рудольф», а затем «Людоеды Накуру». И только когда я лениво перелистывала «Брэдшоу против кайзера», метод сработал. Текст книги остался прежним — изменилось посвящение. Брэдшоу был хитер: в Главном текстораспределительном управлении заметили бы только отклонения в самом повествовании. Они вообще не узнают, что я читала. Я переложила книгу на стол и прочла:
Четверг, дорогая!
Если ты можешь это прочесть, значит, ты сообразила, что в Книгомирье очень неладно. Планы реализовывались уже несколько недель, а ни один из нас ничего не замечал. Четверг-1–4 (да, это правда) заняла твое место в качестве ПБЗС СЖ и механически визирует все идиотские затеи Жлобсворта. Идея интерактивности развивается полным ходом, и уже сейчас дэнверклоны массово стекаются к границам Бульварного романа, готовые к вторжению. Злая Четверг заполнила Главное текстораспределительное управление своими приспешниками, чтобы внимательно следить за любыми текстовыми аномалиями, способными дать им — и ей — ключ к тому, не вернулась ли ты. Ибо именно этого Злая Четверг боится больше всего на свете: что ты вернешься, разоблачишь ее самозванство и займешь ее место. Она отстранила беллетрицию и заперла всех агентов в их книгах, а теперь командует легионом дэнверклонов, готовых поймать тебя, как только ты появишься в Книгомирье. Мы утащили у нее твой Путеводитель и оставили его для тебя у капитана Карвера в «То была темная и бурная ночь», если тебе удастся каким-то образом туда попасть. Это посвящение сотрется само собой после двух прочтений. Удачи, старушка. Мелани передает тебе привет.
Брэдшоу
Я прочла посвящение еще раз и проследила за тем, как слова медленно растворяются на странице. Старый добрый Брэдшоу. Я пару раз бывала в «То была темная и бурная ночь», в основном для практики. В этой повести о морских приключениях действие происходило на борту грузового парохода в Тасманийском море в 1924 году. Выбор был удачен, поскольку книга числилась в нерегулируемой зоне Библиотеки, известной как Зряшные книжки, где помещались произведения, изданные за счет автора. Главное текстораспределительное даже не узнает, что я здесь. Я поставила «Брэдшоу против кайзера» обратно на полку, затем отперла нижний ящик и достала пистолет и ластиковые патроны. Попихала все в сумку, отметила, что уже почти десять, и постучала к Пятнице.
— Милый!
Он выглянул из-за «Ураномании», которую читал.
— Ау?
— Извини, Душистый Горошек, но мне надо обратно в Книгомирье. Это может поставить рецепт возвратного омлета под угрозу.
Он вздохнул и уставился на меня.
— Я знал, что так будет.
— Откуда?
Он поманил меня к окну и указал на три фигуры, сидящие на стене напротив нашего дома.
— Тот, что посередине, — это другой я. Это показывает, что их шанс завладеть рецептом сохраняется. Если бы мы победили, их бы давно не было.
— Не волнуйся. — Я накрыла его ладонь своей. — Я знаю, как важна продолжительность Настоящего для всех нас. Я и близко не подойду к «Крушению „Геспера“».
— Мам, — тихо сказал он, — если ты вернешься домой, а я вежливый, воспитанный и коротко стриженный, не суди меня слишком строго, ладно?
Он боялся, что его заменят.
— До этого не дойдет, солнышко. Я буду защищать твое право быть вонючим и необщительным… ценой собственной жизни.
Мы обнялись и попрощались, потом я проделала то же самое со Вторник, которая читала в постели, хихикая над смехотворными несовершенствами теории относительности. Она поняла, что я отправляюсь в какое-то опасное место, поэтому вылезла из кровати и на всякий случай обняла меня еще раз. Я тоже ее обняла, подоткнула ей одеяло и велела не выставлять Эйнштейна таким уж тупицей, чтобы не казаться самоуверенной нахалкой. Затем я отправилась сказать «до свидания» Дженни и помню, что сделала это, хотя по какой-то причине Пятница и Вторник выбрали именно этот момент, чтобы заспорить о яркости света в холле. Разняв их, я спустилась к Лондэну.
— Лонд, — сказала я, не зная, что еще сказать, поскольку у меня редко случались аварийные вызовы на ковроукладку и изображать, что такой вызов поступил именно сейчас, значило бы откровенно лгать, — ты знаешь, что я тебя люблю?
— Лучше, чем ты думаешь, солнышко.
— И ты мне веришь?
