Широков имел глубоко штатскую сущность, но авантюрная жилка, присущая ему как исследователю, толкала его на различные выходки. Понимая, что так просто ему не уйти, он начал собирать различную информацию о сотрудниках и даже о своем всесильном шефе, с успехом используя знания, полученные в процессе его прежней деятельности. Пользуясь тем, что все его коллеги: заплечных дел мастера, мастера тайного сыска, мастера различных инсинуаций, включая и генерала Орлова, – были полными профанами в радиоделе, он без особого риска переделал микрофон в телефоне своего шефа и пользовался этим, сидя у себя в приемной. При помощи незаметного переключателя он мог слышать все, что происходило в кабинете начальника.
Сегодня утром, после того как он отправил друзей отдыхать, в кабинет шефа из гостиницы была доставлена баронесса фон Шварцнельд. Из ее прошлых посещений Андрей сделал вывод, что баронесса, если она и баронесса, находится на хорошем крючке у генерала и не раз уже выполняла его различные, мягко говоря, довольно щекотливые поручения, часто заканчивающиеся гибелью людей, поступивших в разработку. Этакий обаятельно-прекрасный ангел смерти…
Пропустив Анну Генриховну в кабинет к своему начальнику, поручик прильнул ухом к телефонной трубке. Каково же было его удивление, когда он услышал, как генерал, только что с глазами, полными отцовской любви, провожавший Михаила с товарищами, через полчаса отдавал приказ о ликвидации этой группы в Москве после выполнения задания. Отношения у Орлова со своим агентом – очень красивой женщиной – были более чем приятельские. (Рассказывая об этом, Широков плотоядно хмыкнул.) Поэтому Орлов, не таясь, и даже бравируя перед баронессой, посмеивался над Михаилом, утверждая, что он не идет ни в какое сравнение со своим отцом, который раскусил бы его игру в одно мгновение; а этот щенок по его повелению, виляя хвостом, идет прямо в пасть смерти, по пути с героическим усердием выполняя поручения, данные ему его же палачом. По-видимому, и у матерого разведчика была слабость. Свои «подвиги» шпионы совершают тайно, а генералу хотелось – если не славы, то хотя бы восхищения; пусть это будет женщина, целиком и полностью зависящая от него, тем более – очень красивая.
Подобный цинизм, несмотря на то что Андрей уже хорошо изучил своего шефа, поразил его и вызвал глубокое омерзение.
Желание его, как и любого порядочного человека, предупредить офицеров и боязнь быть обличенным перед Орловым, что означало бы немедленную смерть, боролись в поручике, пока он не получил таким же макаром еще более страшную для него информацию.
Вечером, после того как в кабинете генерала были обговорены все детали операции с Муравьевым и его товарищами, Орлов, проводив офицеров, вызвал к себе начальника оперативного отдела ротмистра Кобылова и приказал выделить группу сопровождения для Муравьева, состоящую из надежных сотрудников. Генерал особой интонацией выделил слово «надежных». Ротмистр, служивший под началом Орлова еще с царских времен, понимал его с полуслова.
После чего генерал, подумав, добавил, что его адъютант уже приближен к определенным секретам и методам действия их конторы, и переводить в действующую армию его невозможно. В силу этого, как ненужный балласт и дабы избежать скандала – необходимо включить его в группу прикрытия и на обратном пути ликвидировать. А он (генерал) – пошлет бедной матери извещение о героической гибели поручика Широкова в борьбе с большевиками.
Проводив ротмистра, Андрей, по завершении своих служебных обязанностей, как всякий слабый человек, не нашел ничего лучшего, как пойти в кабак и там обмозговать создавшееся положение, где и нарезался вдрызг. Закончил пьянку в борделе, а затем уже появился у них.
После рассказа поручика в комнате повисло непродолжительное молчание. Первым пришел в себя неунывающий Лопатин. Он, разлив по стаканам остатки коньяка, хмыкнул:
– Вот тебе и человеческий фактор! Куда ни кинь – везде клин, – и вопросительно глянул на Михаила.
Тот, опрокинув одним глотком коньяк, ответил не задумываясь:
– Все в порядке. Просто одной проблемой стало меньше. Сейчас ты, – обратился он к Широкову, – спокойно пойдешь домой. Сегодня тебе ничто не угрожает. А утром спокойно выйдешь на службу и будешь выполнять все поручения командования. Заботу о твоей безопасности мы берем на себя. Успокойся… Все будет в порядке.
Под вечер, как и было условлено с генералом Орловым, к дому, где квартировали друзья, подъехали трое сотрудников контрразведки во главе с поручиком Широковым, и через несколько минут шестеро офицеров тронулись в путь.
Отъехав несколько верст от города, Михаил возле ближайшего оврага подъехал к Широкову и, обезоружив его, заставил спешиться. После этого он обратился к контрразведчикам:
– С целью сохранения полной секретности, перед выездом лично от генерала Орлова поступил новый приказ – ликвидировать Широкова сразу по выезду из города, – и он поднял пистолет.
– Но позвольте!.. – возмутился один из сопровождающих. – Нам был отдан приказ – совершить это на обратном пути! – Вдолбленная с кадетских времен привычка слепо повиноваться приказам начальства помешала ему проанализировать ситуацию. – Я должен вернуться назад и получить подтверждение и до этого времени – запрещаю предпринимать какие-либо действия! – Он попался на примитивную удочку.
Прозвучало два сухих выстрела, и контрразведчики рухнули на землю.
Несчастный Широков, дрожащей рукой вытирая на лбу крупные капли пота, выступившие от пережитого страха, обалдело уставился на улыбнувшегося Михаила, протягивавшего ему револьвер, и пытался что-то произнести. Но из дрожащих губ вырывались только нечленораздельные звуки, среди которых можно было разобрать только частые повторы:
– …Твою мать… твою мать… твою мать.
Увидев это бледное от непонимания и страха лицо, друзья дружно засмеялись – за два года войны они привыкли к виду смерти, и два очередных покойника ничем не потревожили их молодые души.
Михаил, сам засунув револьвер в кобуру Андрея, похлопал его по плечу:
– Нам необходимо было подтверждение правдивости твоего рассказа, и мы получили его. Успокойся…
Широков обессиленно плюхнулся на влажную, покрытую яркой весенней травой землю, продолжая варьировать в различных интонациях – «…твою мать, твою мать…», чем опять вызвал новый взрыв хохота.
Поздно ночью к зданию контрразведки подошли два офицера. Сидевший за стойкой у входа дежурный, молча кивнув на приветствие и вопрос поручика Широкова – на месте ли генерал, узнал адъютанта своего шефа и принялся записывать в журнал посещения фамилии прибывших.
Быстро поднявшись по ступеням широкой лестницы на второй этаж, офицеры вошли в приемную.
За столом адъютанта развалился ротмистр Кобылов. Черты его лица действительно имели какое-то неуловимое сходство с его фамилией. Увидев вошедших и чутьем матерого зверя почуяв опасность, он, в злобной ухмылке оскалив крупные желтые зубы, не проронив ни звука, потянулся к кобуре. Это было последнее движение в жизни ротмистра – в то же мгновение шейные позвонки хрустнули под отточенным движением мощных рук Михаила, стремительно подлетевшего к нему.
